Матиас Хирш - «Это мое тело… и я могу делать с ним что хочу» [Психоаналитический взгляд на диссоциацию и инсценировки тела]

Есть, все время есть!

На следующий день у родителей была серебряная свадьба. Она сказала матери, что не хочет притворяться на глазах у друзей и знакомых, будто все нормально. Каждый кусочек, который она там съест, ей придется потом «сэкономить», не съесть в другой раз. Я говорю: «Конечно, вы сэкономите потом гораздо больше, из чувства мести и злости».

Похоже, мать использует расстройство дочери, чтобы укрепить свою власть: с матерью все в порядке, у нее нормальный вес, а с дочерью нет, она весит слишком мало. Мать знает, что нужно дочери, дочь плохая, когда она отказывается от этого средства, от пищи. Поэтому мать не говорит: «Придешь завтра на серебряную свадьбу?» Она говорит: «Пойдешь с нами поесть?»

Тут она вспоминает, что в центре города с ней заговорил пожилой мужчина: «Девушка, приглашаю вас поесть!». Нет, это не то, что она подумала, ему больше ничего от нее не надо, его жена умерла два года назад… Он работал в муниципальной службе, сейчас на пенсии, у него скидка в ресторане у ратуши. Она с улыбкой ответила, что это не в ее стиле, ходить куда-то с незнакомцами, но потом все же пошла. Это был обмен: он дал ей еду, она ему — приятную беседу. Однажды с ней заговорила незнакомая женщина: «Вам нужно есть, иначе вы умрете!». Я думаю о ведьме из сказки «Гензель и Гретель», которая откармливала Гензеля в заточении («Вам нужно есть!»), чтобы он умер, сожранный ей. Я говорю ей об этом и дифференцирую: когда с ней заговаривают мужчины, у нее остается ощущение выбора, если она откажется, мужчины не разозлятся, именно поэтому она может принять предложение. А женщины навязываются, потому что для них это выгодно, они чувствуют себя хорошими матерями, которые спасают ребенка. Если она откажет им, они обидятся. Да, мать предложила ей кофе, и она выпила черный, хотя сейчас все время пьет кофе с молоком и сахаром. Отец не выдержал, что мать все время пытается ее переубедить, и сказал: «Я выйду на балкон покурить».

К сожалению, отец не выполнил свою триангулирующую функцию, когда дочь втайне надеялась, что он остановит мать и ее интрузивный поток слов.

Она спрашивает себя, не стоит ли ей пригласить в кафе отца, без матери, но не хочет вбивать клинья между родителями, особенно если скажет отцу, что отношения с матерью у нее не очень. Я говорю ей, что она явно хотела бы, чтобы отец сам к этому пришел и пригласил ее.

20 августа 2008

Во время терапевтических каникул она была у родителей и мать всучила ей банку домашнего варенья. Она не смогла отказаться. Она взяла варенье домой, но при первой возможности подарила подруге. Потом она снова была у родителей, когда их не было дома. В такие моменты она чувствует себя очень хорошо, так сказать хозяйкой дома. Она тайком пробралась в подвал и украла банку варенья!

Хотя это все то же варенье, приготовленное матерью, для нее огромная разница, предлагает ли его мать или она берет его самостоятельно.

Она не подарила эту банку, а поставила к себе в холодильник и время от времени смотрит на нее.

Я думаю о «прахе моей матери». Во многих странах люди забирают урну с прахом умершего и ставят ее на каминную полку, где она порой стоит годами, пока дело дойдет до погребения.

3 сентября 2008

Она приносит в терапию сон: ее родители пришли на терапевтическую группу, в первый раз, но при этом все в порядке. Это нормально и всеми спокойно воспринимается. Но не для нее самой. Группа проходит в каком-то спортзале, похожем на пустой холодный бассейн. Сессия заканчивается, и отец говорит, что еще не может поехать домой, потому что пообещал ей, что она сможет поехать на его машине, даже если пока неясно, когда она поедет. Таким образом отец «привлек ее на свою сторону», в то время как мать молча поехала домой на своей машине. Во сне она опять оказалась наедине с отцом. Теперь она повсюду видит на улице отцовскую машину, такую же модель автомобиля. Его манера водить — образец для нее, с ним она чувствует себя в безопасности. Она думает о другом сне: с матерью в машине, в хаосе, въезд на трассу, почти авария! Я говорю, что групповая терапия во сне по сути семейная: матери нужно наконец понять, что надо оставить ее в покое, отпустить поехать одной. Отец должен наконец открыть рот и исполнить свою триангулирующую функцию, защитить ее от матери и продемонстрировать дочери свое доверие. Она плачет и говорит: но во сне я не в безопасности. Я говорю, что жизнь в принципе ненадежна, и она отвечает: «И все равно нужно тронуться с места». Она вспоминает, как однажды ей приснилось, что отец умер. Это было во время его эмоционального выгорания.

Центральной темой терапии становится борьба за выстраивание границ и относительное освобождение от матери, с одной стороны, и борьба за признание со стороны отца — с другой. Последняя связана с желанием, чтобы отец дал матери отпор и подал ей пример того, как человек стоит на своем без тяжелых травм, связанных с возникающей в такие моменты агрессией. Натали чувствует себя независимой, она не осознает, насколько родители по-прежнему в эпицентре ее жизни (за исключением работы) и как часто она их навещает. Цель этих многочисленных посещений очевидна: она хочет проверить, как далеко она может зайти в желании отграничиться от матери, но в то же время она хочет наладить контакт с отцом. Иногда родителей нет дома, и тогда она наслаждается ролью хозяйки дома, возможностью делать все, что ей захочется, но это все еще родительский дом, которым ей нужно овладеть, а далеко не ее собственное королевство ( хотя в реальности у нее теперь есть и своя квартира ).

10 сентября 2008

«Папа мне звонил!» — сообщает она радостно. Он был не занят и спросил, не хочет ли она чем-нибудь вместе заняться. Мать отправилась на три дня во Францию, на Мозель, заняться собой, она делает это каждый год. Она пошла погулять с отцом, потом они отправились в кафе и очень мило поболтали. Она была возбуждена, словно на свидании, говорит она. И сам отец был приятно возбужден и сказал, как он рад, что он ей интересен. Он рассказал, как ходил в поход, и она ответила, что тоже хотела бы это сделать однажды. Отец ответил: «Я тебя как-нибудь возьму с собой!»

За этим последовал сон: она была с подругой на пляже. Они хотели пройтись по пляжу, но выбрали противоположные направления, и каждая настаивала на своем, они поссорились и порядком потрепали друг другу нервы. Потом на Натали напали собаки, а подруга этого даже не заметила. Затем она оказалась в комнате с множеством кроватей, которая была заперта, она не могла выйти и увидела в окно, как подруга беззаботно прогуливается по пляжу.

Когда ей было четыре, ее сбила с ног собака. Будто подруга во сне была ее матерью, которая совсем не понимает, что дочь в опасности. Ей страшно сказать подруге, что она ходит в терапию, потому что тогда она вторгнется в ее пространство и захочет узнать, по каким причинам она это делает и что происходит в терапии, мол, «давай, расскажи же!». Очевидно, что это — аналогия материнского вторжения, а терапия в настоящий момент является «областью отца», которую нужно защищать от интрузивной матери.