Матиас Хирш - «Это мое тело… и я могу делать с ним что хочу» [Психоаналитический взгляд на диссоциацию и инсценировки тела]

Получить ребенка — значит обрести идентичность, правда, извне, от кого-то. Тут играет большую роль, хочет ли маленькая девочка, в эдипальном отношении, непременно получить ребенка от отца (т. е. опять же получить то, что получила мать, из-за чего возникает зависть к матери и злость на отца), или же она ориентируется на мать как на образец для подражания и, идентифицируя себя с ней, перенимает способность однажды по полному праву самой быть матерью и иметь ребенка. Эдипальная девочка, которая кажется себе маленькой и неполноценной (в сравнении с матерью), может развить фантазию, что мать становится важной и значимой только посредством отца, и она тоже хочет иметь это, но не может из-за запрета на инцест. Позже этот эдипальный конфликт среди женщин, которые не прошли сепарацию, не освободились, играет роль, когда они не могут забеременеть несмотря на желание иметь ребенка, переживают выкидыши или делают аборты. Тогда мучительное желание получить идентичность от отца или того, кто его заменил, сохраняется, но его исполнение вызывает столько страха (тогда она опять же будет слишком сильно привязана), что остается мучительным желанием. Обрести ребенка значит, что отец дарит или делает маленькой девочке ребенка, т. е. делает что-то, в то время как мать показывает своим дочерям (и сыновьям, конечно, тоже), что значит быть матерью. За вопросом бездетной женщины «Почему я не могу завести ребенка?» скрывается вопрос «Почему я (до сих пор) не стала матерью?». Если на вопрос об идентичности, по крайней мере, о чувстве идентичности, слишком сложно ответить и если отношения недостаточны и обретение желанной собственной семьи кажется недостижимой целью, тогда в ребенке можно увидеть освобождение: «Если я получу ребенка, тогда у меня будет цель и будет семья». Как было сказано выше, иметь ребенка и быть матерью (и быть отцом, конечно, тоже!) может быть очень разными понятиями.

Госпожа Ангерер, которой сейчас чуть больше 40, пришла в анализ, когда ей было около 35 лет из-за тяжелых депрессий, которые развились у нее в браке с мужчиной гораздо старше ее, у которого уже были дети и который совсем не хотел заводить еще детей от нее. При этом у него постоянно были отношения с другими женщинами вне брака… Она давно развелась, у нее есть друг, который живет в далеком городе со своими двумя детьми, он тоже разведен. На сессии речь идет о том, что она никогда ничего особенного не получала от родителей, только все самое необходимое. После смерти родителей между братьями и сестрами разгорелась вражда из-за наследства, все хотели что-то получить. И тут вдруг внезапно она говорит: «Я бы очень хотела ребенка». Непонятно, хочет ли она какого-то особенного, уникального ребенка, или же она хочет дать этому фантомному ребенку что-то особенное, чего она сама не получила, или же она хочет получить от ребенка то, чего была лишена. Госпожа Ангерер говорит: «Если мне плохо, тогда я чувствую очень сильное желание завести ребенка. Я думаю, что это некое восполнение дефицита. Сейчас я думаю, что я ничего такого бы никогда не сделала, я лучше погружусь в работу». Но спустя небольшое время она говорит: «Если у меня все так хорошо, как в эти выходные, если я чему-то радуюсь и могу что-то сделать, все дается легко, тогда желание завести ребенка не такое сильное, мне это не нужно». Я говорю: «Тогда вам не нужен ребенок, которому вы могли бы дать жизнь». Ей снится сон: «Кто-то (мужчина, добавляет она потом) несет ребенка в рюкзаке-переноске, ребенок ей улыбается». Мы прорабатываем, что во сне возникает относительно зрелый вопрос: «Кто будет носить со мной ребенка, держать его, заботиться о нем, какой мужчина, какой партнер?». Ведь от ребенка мало что можно получить — о ребенке надо заботиться.

Долгое время в анализе госпожи Анрегер возникал и оставался без ответа вопрос, могло ли в ее детстве иметь место сексуальное насилие со стороны отца. У нее развился невероятный гнев на ее мужа, который был намного старше, она чувствовала, что он обманывает ее, проявляет насилие. Гнев постепенно распространился на почти всех мужчин, водителей на трассе, которые доводили ее до белого каления, коллег и соседей и, наконец, и на меня, ее аналитика-мужчину. В отчаянном гневе она упрекала меня в том, что я не помог ей завести ребенка — посредством анализа, насколько бы конкретно она это ни представляла. Гнев не смягчился даже к концу анализа (сегодня я думаю, что гнев на всех мужчин смягчил гнев в отношении партнера), который был прерван спустя семь лет упорной работы непримиримо и с хлопаньем дверьми. Не меньше чем через год мне пришло письмо от пациентки с фотографией среднестатистически страшненького новорожденного. В письме она выражала благодарность и признавала, что могла быть ко мне несправедлива.

Нерожденный ребенок, конечно, может переживаться как объект враждебный и преследующий, разрушающий идентичность, как в примерах с госпожой Ниман и Мартой. Если слишком сильное чувство агрессии, гнева и разочарования, а также чувство вины из раннего опыта отношений «мать — дитя» сохраняются у беременной, они будут проецировать ее на плод в «неизбежной регрессии беременности» (Pines, 1990, S. 312).

Плод — это аспект плохого «Я» или плохого внутреннего объекта, который нужно исторгнуть. В анализе таких пациенток видно, что ранние отношения с матерью пронизаны фрустрацией, гневом, разочарованием и чувством вины. Потеря плода посредством выкидыша или аборта переживается, скорее, как облегчение, нежели утрата. Как будто сохранившаяся внутри плохая мать не разрешила дочери, в свою очередь, стать матерью (там же).

Другие соматические реакции, например экстремальная тошнота во время беременности, — более мягкие формы защиты. Беременная также может проецировать негативные аспекты образа собственного «Я» на нерожденного ребенка. Опасения, что ребенок сформирован неправильно, часто встречаются в таких случаях и нередко вызывают соответствующие сны.

Если же беременность оказывается временем внутреннего равновесия и хорошего самочувствия, роды могут оказаться брутальным переломом, катастрофой сепарации. Это расставание с полученным взаймы, в подарок, чувством идентичности во время беременности. Посредством родов молодая мать внезапно сталкивается с требованиями к материнству. Вместо того чтобы получить идентичность напрокат, она теперь должна быть матерью. Если беременность была связана с представлением об инкорпорации хорошего материнского объекта, вместе с которым и собственное «Я» было хорошим, рождение должно стать более или менее катастрофической сепарацией. Одна из пациенток Хальберштадт-Фрейд пережила такую послеродовую депрессию.