Матиас Хирш - «Это мое тело… и я могу делать с ним что хочу» [Психоаналитический взгляд на диссоциацию и инсценировки тела]

Госпожа Арбейтер преодолела свою амбивалентность в отношении возобновления терапии и вернулась в терапевтическую группу. Спустя полгода она забеременела. После рождения ребенка она продолжила терапию и ходит в группу до сих пор.

Два источника амбивалентности в отношении беременности можно отобразить в виде схемы:

Нехватка первичной материнской заботы

Обращение к отцу

Страх не стать лучшей матерью, чем собственная

Страх получить ребенка от отца или необходимость родить ему ребенка (от инцеста)

Отсутствие беременности

После того как госпожа Оденвальд говорила с сестрой о семейном абьюзе и сестра рассказала ей, что отец проявлял насилие в отношении ее (сестры), но не в отношении пациентки, госпожа Оденвальд предприняла попытку самоубийства. Долгое время она сражалась с потребностью разрушить семейную тайну и наконец поставить под вопрос существование «идеальной семьи». Сейчас она беременна и хочет замуж, но боится приглашать свою семью на свадьбу. Ей страшно, что, если она продолжит притворяться в том же духе, как будто за семейным фасадом ничего не скрывается, она снова уйдет в себя, и это полностью нарушит ее внутреннее равновесие, как это уже было однажды на свадьбе подруги. Поскольку госпоже Оденвальд тяжело подбирать образы и фантазии для своих конфликтов и сложных отношений, я предлагаю следующие образы для смены поколений в семье и предстоящей свадьбы: «Либо мы неистово друг друга любим, либо больше не увидимся». Нужно выбрать золотую середину, пригласить родителей, но держать отца на расстоянии: никаких объятий, никаких поцелуев в губы, никакой демонстрации притязаний на власть. Семья не такая уж сплоченная, как это кажется госпоже Оденвальд, это, скорее, ложная картина: двоюродный брат, сын брата отца, покончил с собой после того, как признался в своей гомосексуальности. Дядя был отвратительным: однажды отбил у брата (отца пациентки) девушку, постоянно приставал к его жене (матери пациентки). После попытки суицида пациентка сказала матери, что, может быть, она это унаследовала, ведь двоюродный брат же… Я говорю: «Здесь гены не нужны: кто знает, что произошло между дядей и его сыном».

Беременность имеет двойственное значение. С одной стороны, ребенок мог бы восстановить (в фантазиях) идеальную семью. В конце концов госпожа Оденвальд стала бы наконец любимой дочерью, превзошла бы сестер и смогла бы спасти семью, ведь первый внук доказал бы, что это самая нормальная семья, все в порядке, дети кем-то стали, и вот родился внук. Она бы возложила ребенка на колени отцу, все было бы в порядке (ведь отец же, как она наивно заявила в группе, в своем возрасте уже асексуален), да и вообще, сестра же только внушила себе фантазии о насилии со стороны отца…

Эта идиллия может содержать в себе и ужас. В группе она думала о «Ребенке Розмари»: это значит вынести беременность ради кого-то, ведь темные силы ждут, что ребенок окажется монстром, фантомным плодом инцеста! Нельзя забывать: у отца четверо детей, но до сих пор ни одного внука. Пациентке 38 лет, она младшая из детей и сейчас беременна. Бессознательный страх, что она должна будет принести ребенка в жертву, а именно в жертву отцу, патриарху, мог до этого мешать появлению внука. Или же госпожа Оденвальд могла подумать: «Я не покажу вам ребенка, он мой!». Тогда ребенок стал бы символом отделения от семьи, собственной жизни, освобождения и индивидуации.

В завершении этого раздела хочу привести небольшой пример из терапевтической повседневности.

Медсестра Йоланде Катценштейн [42] См. случай Йоланде Катценштейн в разделе «Самоповреждение». говорит: «Я хочу иметь детей, но не для своей матери». Когда у пациентки впервые появилась своя квартира, мать заявила: «А вот сюда встанет детская кроватка!». Но это должно было стать рабочим местом пациентки. Когда пациентка закончила учебу, отец сказал: «Мы отлично справились!» — снял свой диплом со стены мастерской и повесил копию ее диплома на его место. Однажды я говорю ей: «Или же рождается ребенок, и его приносят в жертву бабушке и дедушке…» Она перебивает меня: «Это делает моя сестра: она отдала своего ребенка матери, чтобы работать, а мать была при деле». Это похоже на моего пациента с хронической шизофренией, который отрезал себе палец и подарил его матери на Пасху.

Из этих примеров становится ясно, что рождение (первого) ребенка сознательно интерпретируется как знак желанного прогресса в жизни, но на бессознательном уровне переживается как необходимость сепарации и принятия идентичности взрослых родителей, к чему молодые взрослые еще не готовы психически — они недостаточно развиты. Одной возможностью становится, как в приведенных примерах, вернуться с ребенком в семью (или хотя бы бороться с тягой к этому и либо проиграть эту войну, либо победить в ней). Либо же приходится разбираться с бессознательным значением ребенка: в паре, со своим партнером либо в терапии, так чтобы симптоматика, соответствующая страху перед новой идентичностью, не стала слишком всепоглощающей или внезапной. Я думаю, что послеродовая депрессия, которую так легко объясняют гормональными изменениями, возникает из этого страха, и содержит скорбь (которая при этом не переживается) о том, что теперь всевозможные планы на жизнь и перемены идентичности стали невозможными, потому что теперь человек привязан к ребенку, к этому партнеру, к жизни в качестве родителя. Так же как появление желанного дома и связанной с ним привязанности к месту может стать угрозой (и часто вызывает ипохондрическую реакцию — ср.: Hirsch, 2006a). Рождение (первого) ребенка подобно экзамену, а беременность — подготовка к этому экзамену.

После успешно сданного экзамена один пациент, вопреки ожиданиям, чувствовал себя плохо. Ему чего-то не хватало, он чувствовал себя подвешенным в воздухе. Перед экзаменом все было иначе, нужно было постоянно готовиться, это его полностью занимало и как-то поддерживало. Он знал, что должен делать, у него была цель. После сдачи экзамена он провалился в глубокую яму: чего-то не хватает, он не находит себе места и не знает, чем себя занять. «Как беременность и роды», — думаю я.

Беременность определяет беременную, в первую очередь, внешне. После родов это исчезает, молодая мать должна сама себя определять как мать. В то время как беременная чувствует себя на седьмом небе, внутренне связанной с ребенком и освобожденной от всех требований к идентичности, рождение ребенка может вызвать перелом в обратную сторону: молодым родителям больше ничего не преподносят в дар, им нужно быть родителями, доказать это самим себе и ребенку.