Матиас Хирш - «Это мое тело… и я могу делать с ним что хочу» [Психоаналитический взгляд на диссоциацию и инсценировки тела]

Госпожа Дункер оказалась в очень смятенном состоянии из-за своей материнской идентичности, когда ее 18-летняя дочь покинула отчий дом. Как свою дочь, так и саму себя она воспринимает как мать, и все смешивается: «Я — моя мать, Андреа — моя мать, моя мать меня бросила, я ненавижу себя. Я нарочно разбила салатную миску и вдавила осколки себе в большой палец, испытала удовлетворение, только когда кровь потекла по руке». (Самоповреждающее действие и собственная кровь, похоже, положили конец смятению.)

В основном такие родители противятся естественной смене поколений, если не могут принять в душе, что их дети, подростки или взрослые, покидают дом. Они как бы сохраняют в своем сознании собственную принадлежность к главному поколению, сохраняют власть и чувство собственной значимости, так сказать, остаются молодыми и не должны думать о том, что они будут бабушками и дедушками, т. е. следующим поколением, которому предстоит умереть. И сексуальность взрослеющих детей уже совсем не причина для того, чтобы оставлять отчий дом, многие родители закрывают глаза на то, что дочь занимается сексом со своим молодым человеком в детской (или, наоборот, сын со своей девушкой), берут его (или ее) с собой в отпуск, устраивают совместные с семьей парня (или девушки) вечеринки с барбекю. Эту динамику можно назвать инцестуозной в той мере, в которой границы поколения неясны или вовсе сняты, и сексуальность не обозначает эти границы. Если дело доходит до беременности, многое зависит от того, является ли это знаком сепарации, взросления или, наоборот, внук с радостью присовокупляется к большой семье. Я наблюдал подобную «инцестуозную» динамику и среди пациентов постарше, особенно в случае, когда дочь покидает семью и потом возвращается к родителям после рождения ребенка, когда отношения с отцом ребенка рушатся. И не только матери с радостью принимают эту форму функции бабушки, но и многие скрытые «инцестуальные отцы» (Hirsch, 1993, раздел Latenter Inzest / «Латентный инцест») ликуют, поскольку вновь обретают власть над дочерью, а их семейные владения расширяются.

В фильме «Горбатая гора» есть остроумный пример такого дедушки: молодая женщина (Энн Хэтуэй) лежит в постели после родов с младенцем, конечно, мальчиком, на руках, молодой отец (Джейк Джилленхол) стоит рядом. Врываются родители, не обращая внимания на молодого отца, и отец девушки радостно заявляет: «Молодец, девочка, похож на дедушку!» — и бросает своему зятю ключи от машины, чтобы тот принес из багажника 120 баночек детского питания, которые привезли родители молодой матери.

Далее следует первый клинический пример такой динамики.

Сиделка, госпожа Инграм, около 55 лет, приходит в терапию, поскольку устройство ее жизни вышло из сомнительного равновесия. Она была единственной дочерью из шестерых детей высокопоставленного судьи и секретарши. Родители были очень любящей парой, госпожа Инграм рассказывала, что мать очень много занималась семьей, а отец был беспрекословным и бесспорным авторитетом. Мать поддерживала эту его позицию. Дети всегда должны были вести себя тихо (ведь отец так много работает), мать полагала отца исключительным человеком. Отец определял в семье все. Братья должны были получить полное среднее образование — для дочери было достаточно и основного. На самом деле мать хотела, чтобы и дочь закончила полный курс, но не смогла настоять на этом. Семейная жизнь была оживленной, веселой, после обеда отец обычно расспрашивал детей о том, что происходило в школе, мальчики рассказывали веселые, остроумные истории, а девочка чувствовала себя отстраненно, она не могла участвовать в играх мальчиков, вместо этого она помогала по дому. Отец определил, кем должен стать каждый из детей. Старший брат хотел стать журналистом, но отец отправил его на юридический. Брат бросил учебу, и сейчас он закупщик в крупном концерне. Младший брат должен был стать учителем, но бросил образование и стал медбратом. Другой младший брат работает в компьютерной сфере. Только брат, который родился после пациентки, сам себе выбрал факультет и доучился до конца, стал психологом и давно оборвал все связи с семьей. Отец настоял, чтобы пациентка стала сиделкой, чтобы «могла ухаживать за ним в старости». (Семейная жизнь не могла быть такой уж радостной, если у всех детей впоследствии возникло столько проблем.)

После школы госпожа Инграм хотела уехать из родительского дома. Она проходила практику в развивающейся стране и познакомилась там с мужчиной, индусом, вышла за него замуж и отправилась с ним в Индию. На самом деле она хотела закончить полный курс среднего образования и получить высшее, но последовала за мужем. Он должен был быть чужаком, совсем непохожим на отца, но оказался очень на него похожим, настоящим «мачо», который проводил с ней мало времени и очень много работал.

Когда она была беременна своей дочерью, она обнаружила, что у мужа есть другая женщина, ушла от него и вернулась к родителям. Она жила в родительском доме, и, поскольку она должна была работать, ей нравилось, «что она могла легко оставить дочку на родителей». Естественно, семья приняла ее назад, в этой семье было заведено (с чем пациентка тогда соглашалась), что одна тетя не должна выходить замуж, потому что ее выбрали ухаживать за матерью (бабушкой пациентки). (В так называемых «избранных кругах» есть поговорка «Нелюбимая дочь становится сиделкой!», т. е., во-первых, это должна быть дочь, во-вторых, явно не та, которой дали достаточно любви, чтобы она отдавала ее взамен, а та, которую не любили и приучили к мысли, что она должна быть благодарна за возможность жертвовать собой ради других, чтобы ее хотя бы такой принимали.) И действительно, когда пришла пора, госпожа Инграм сидела с отцом пять лет перед его смертью. «И потом с моей матерью случилось то же, и я уже три года должна была за ней ухаживать». Я уточняю, что именно случилось. Да, она чувствовала долг перед семьей за то, что родители беспрекословно приняли ее, когда она вернулась из Индии. Ее дочь фактически воспитали ее родители, особенно мать радовалась тому, чтобы снова растить ребенка, когда все ее собственные дети давно покинули отчий дом. И удивительно то, что, хотя родители сами завели шестерых детей, только у одного из братьев пациентки есть собственные дети — у того, который занимается компьютерными технологиями, и эти дети очень редко навещали бабушку с дедушкой.

Исходные данные пациентки передают состояние ее сознания на момент начала многолетней групповой терапии. Вся ее жизнь была омрачена чувством вины и заниженной самооценкой. Посредством идентификации с агрессором она подчинилась режиму отца и даже после его смерти его строгое «сверх-я» неутомимо продолжило свою работу. Правда, она пыталась избежать семейной динамики посредством побега в чужую страну, выбора партнера, который казался антиинцестуозным, и беременности. Но все ее попытки оказались тщетными, она «в раскаянии» вернулась назад и даже принесла родителям своего ребенка, которого они охотно приняли, радуясь новой задаче. Предназначение пациентки было предопределено: ухаживать за родителями, и она приняла это и выполнила, пусть и без большой радости. Следующей проблемой пациентки были отношения с дочерью, вновь омраченные чувством вины. Дочери уже около 25 лет, и у нее серьезные проблемы с тем, чтобы получить хоть какое-то образование, но она не берет на себя ответственность за это, а принуждает мать решать все свои проблемы, в том числе и финансовые. Таким образом, госпожа Инграм находится в тисках чувства вины и долга с двух сторон: из чувства вины она отдала своего ребенка родителям, что опять же вызвало чувство вины ( и стало реальной виной ) в отношении ее дочери.