Дэмион Сирлз - Тест Роршаха. Герман Роршах, его тест и сила видения

Став кандидатом наук уже в 22 года, Клопфер более десяти лет проработал в берлинском аналоге американского детского надзора и получил обширный опыт в психоаналитической теории и феноменологии, философской методике, фокусирующейся на субъективном опыте. В течение пяти лет он вел популярную еженедельную радиопередачу, в которой слушателям давали советы по воспитанию детей, – новаторское шоу, где Клопфер сидел в студии и обсуждал проблемы слушателей. В 1933 году, когда его восьмилетний сын пришел из школы и спросил «Что такое еврей?» – мальчика избили, а директор сказал маленькому Клопферу, что помогать ему было нельзя, потому что он еврей, – Бруно ответил: «Я скажу тебе это на следующей неделе». К тому времени они уехали из страны.

Оставив сына в безопасности в закрытой английской школе, Бруно Клопфер при содействии Карла Юнга получил швейцарскую визу. Так он оказался на работе в цюрихском Психотехническом институте, где узнал о тесте Роршаха от ассистентки Элис Грабарски. Дважды в день он применял этот тест к швейцарцам, желающим устроиться на работу. В благодатной для бизнеса Швейцарии тест намного шире применялся для профессионального консультирования и в индустрии, чем в работе серьезных психологов. Клопфер нашел свою новую работу скучной. 4 июля 1934 года он приехал в Америку, став научным ассистентом антрополога из Колумбийского университета Франца Боаса. При всех его опыте и эрудиции, его зарплата составляла всего 556 долларов в год – около 10 000 сегодняшних долларов. Обнаружив, что жители Нью-Йорка жаждут узнать больше о Роршахе, он увидел в этом свой шанс.

Клопфер тоже привез с собой «Психодиагностику» и чернильные пятна, а декан факультета психологии Колумбии интересовался Роршахом. Но он твердо стоял на позициях психометрии и бихевиоризма, с подозрением относясь к психоаналитическому и философскому убеждениям Клопфера. Он сказал, что Клопфер сможет преподавать в Колумбии лишь в том случае, если сперва предоставит рекомендацию от более «благонадежных» Бека или Обергольцера. Не имея возможности подняться по официальным каналам, Клопфер самостоятельно сделался ведущим в Америке экспертом по Роршаху.

В интеллектуальном плане это было наэлектризованное время для Нью-Йорка. Город был полон студентов и ученых, сбежавших из нацистской Германии, – их приютили Принстон, Колумбия и Университет в изгнании в Новой школе социальных исследований. Такие собрания – например, проводимые великим неврологом Куртом Гольдштейном неформальные встречи в подвальных помещениях больницы Монтефиоре в Бронксе – с громкими дискуссиями, которые шли одновременно на французском, немецком и итальянском языках, давали Клопферу гостеприимный прием и доступ к огромному междисциплинарному диапазону контактов.

Несмотря на свой ужасный английский, Клопфер обучал тесту Роршаха заинтересованных студентов и сотрудников университета – сначала семь учеников два вечера в неделю, всего шесть недель – в любом доступном помещении, от пустых лекториев до бруклинских квартир. К 1936 году он проводил три семинара в неделю; в 1937 году он был назначен лектором в Министерстве образования, проводя один семинар в семестр и продолжая давать частные уроки студентам из других университетов.

Из общения Клопфера и его студентов вырос первый посвященный Роршаху журнал, The Rorschach Research Exchange. Вышедший в 1936 году первый выпуск, содержавший шестнадцать отпечатанных на мимеографе страниц, был профинансирован четырнадцатью людьми, каждый из которых вложил три доллара. Всего за год журнал обзавелся сотней подписчиков и стал респектабельным изданием международного уровня. За этим вскоре последовало создание Института Роршаха с членскими квалификациями и системой аккредитации. Бек публиковал свои работы в журнале Клопфера, но недолго.

Оба они рассматривали тест Роршаха как невероятно могущественный инструмент. Согласно Клопферу, можно сказать, используя метафору, которая вновь и вновь возникала на протяжении всей истории теста: «он не показывает картины поведения, но, скорее, демонстрирует – как рентгеновский снимок – невидимую невооруженным глазом структуру, которая делает поведение понятным». Бек схожим образом описывал это как «флюороскопию психики»: «чрезвычайно чувствительный» и «объективный инструмент, способный проникнуть в суть человека».

Но все же, смотря сквозь этот инструмент, они видели очень разные вещи. Клопфер, принадлежавший к европейской философской традиции, не совпадавшей с американским бихевиоризмом Бека, избрал для себя целостный подход: ответы человека предоставляли «конфигурацию», которую нужно было интерпретировать в целом, а не проставлять баллы. Для Бека же конфигурации были в лучшем случае вторичны, а превыше всего стояла объективность. Например, Бек считал, что решение о том, стоит ли расценивать ответ как хороший или плохой ( F + или F-), ни в коем случае не должно основываться на предвзятом личном мнении испытателя или группы испытателей: «После того как ответ был окончательно оценен как плюс или минус, он и впоследствии всегда должен засчитываться как плюс или минус», независимо от общих соображений о чем-либо еще, что мог сказать испытуемый. Клопфер, хоть он и соглашался с тем, что необходимо вести списки хороших и плохих ответов, чтобы оценивать распространенные отклики как F + или F -, утверждал, что редкие, но все же «резко воспринимаемые» ответы должны классифицироваться иначе, нежели как плохие ответы, и это означало, что оценивать их нужно индивидуально, поскольку ни один список не мог содержать все возможные варианты.

Роршах был объективен и субъективен одновременно, имея личность столь же структурированную, как и его тест, и оба американских популяризатора это знали. По словам Клопфера, Роршах «в значительной степени сочетал в себе вербальный эмпирический реализм врача с умозрительной проницательностью интуитивного мыслителя».

По мнению Бека, Роршах как психоаналитик понимал глубинную психологию и «знал о ценности свободных ассоциаций. К счастью, он обладал также склонностью к экспериментам, ценил преимущества объективности, а также имел солидную творческую жилку».

К 1937 году линии фронта были очерчены. Клопфер, импровизируя вместе с целеустремленными и любознательными учениками, считал себя вправе видоизменять тест и разрабатывать новые техники, основанные на клиническом опыте и инстинкте, необязательно прибегая к эмпирическим исследованиям. Например, он добавил новый код для ответов, которые описывали движение объектов, не похожих на людей, даже несмотря на то, что Роршах настаивал, что М -ответы указывают на идентификацию испытуемого с человеческим или человекоподобным движением. Фактически Клопфер занимался самозабвенной отсебятиной: в то время как «Роршах мог обрабатывать материалы своего теста при помощи простых кодов: М, C, CF, FC и F(C), – на это жаловался Бек, – большое количество новых кодов – М, FM, m, mF, Fm, k, kF, Fk, K, KF, FK, Fc, c, cF, FC’, C’F, C’, F/C, C/F C, Cn, Cdes, Csym, – которые добавил в базу Клопфер, по-настоящему ставят в тупик».