Дэмион Сирлз - Тест Роршаха. Герман Роршах, его тест и сила видения

В итоге Фрэнк пришел к использованию теста Роршаха.

В 1939 году уже существовали другие подобные методы для проявления личности: Фрэнк упоминал игровую терапию, арт-терапию, вариации на тему «допиши предложение» и «придумай подпись к картинке», тест с рисунками облаков и многое другое. Второе место занимал тематический апперцептивный тест, или ТАТ, разработанный в 1930-е годы в Гарварде двумя последователями Юнга. В процессе ТАТ испытуемым показывали картинки – мальчик, глядящий на лежащую на столе скрипку, или полностью одетый мужчина, закрывший ладонью свои глаза, и обнаженная женщина, лежащая на кровати перед ним, – и просили их сочинить «интересную историю», описывающую каждую из сцен. Но эти истории не давали четких данных, которые можно было измерить и подсчитать, как это было с важнейшими формальными чертами Движения и Цвета, Целого и Детали на стандартизированных чернильных пятнах. Результаты ТАТ можно было интерпретировать, лишь опираясь на собственные впечатления, т. е. субъективно. Для психологов, ищущих объективный способ измерить личность, не было ничего лучше Роршаха.

Спустя семнадцать лет после смерти Германа Роршаха его чернильные пятна стали самым действенным проекционным методом и новой парадигмой современной концепции личности – как в психологии, так и в культуре в целом. Тест Роршаха и наше представление о том, кто мы такие, объединяются в одном символическом контексте, том, внутри которого мир – это темное наполненное хаосом место. Он имеет только то значение, которое мы сами ему придаем. Но все же – воспринимаю ли я форму вещей такой, какая она есть, или сам создаю эту форму? Вижу ли я волка в чернильном пятне или сам помещаю его туда? (Вижу ли я в лице симпатичного незнакомца знакомые черты мистера Райта или представляю их там?) Я тоже являю собой темное хаотичное место, наполненное бессознательными силами, а окружающие делают со мной то, что я делаю с ними. Как скользящие по мне придирчивые взгляды из рекламы крема для бритья, каждый оценивает меня, раскрывая мои секреты. Ученые, рекламщики, симпатичные незнакомцы, сами чернильные пятна – все они всматриваются в меня столь же глубоко, как я всматриваюсь в них. (Я вижу волка в кляксе; клякса видит, здоров я психически или болен.)

Тест Роршаха в виде проекционного метода, в который он был преобразован в 1939 году, предполагает, что у нас есть индивидуальное творческое «я», которое формирует то, как мы видим, а затем предлагает технику, при помощи которой можно увидеть и измерить это «я», а также снабжает его блестящей визуальной символикой.

Сам Роршах не говорил о своем тесте так, по крайней мере открыто. Он не называл чернильный тест «проекционным методом» и очень редко употреблял термин «проекция», концепцию которой Роршах понимал в более узком, фрейдистском смысле приписывания каких-то неприемлемых в самом себе черт другим людям (злая женщина думает, что все злятся на нее; скрытый гомосексуал отрицает собственные позывы и ненавидит то, что считает признаками гомосексуальности в других).

Однако новое понимание теста Фрэнком вполне соответствовало тому, что лежит в основе идей Роршаха. С точки зрения Фрэнка, проецирование – еще одна версия эмпатии, того, как мы помещаем себя в мир, прежде чем отреагировать на то, что мы там найдем. Ответ Движения и понятие Фрэнка о проекции опирались на одно и то же: переключение с себя на внешний мир и обратно.

После 1939 года лагерь Клопфера и фракция Бека рассматривали и применяли чернильный тест как «проекционный метод изучения личности» в понимании Фрэнка. Если тест Роршаха был рентгеновским аппаратом, то скрытая, но наиболее важная личность – невидимым скелетом, который люди стремились увидеть, а проекция делала его видимым.

Более широкий подтекст теории Фрэнка существовал и в самом тесте Роршаха. Фрэнк указывал, что наша личность не является выбором из бесконечного меню возможностей. Мы существуем в социальном контексте. «Реальность» – это более-менее согласованный публичный мир, который каждый член того или иного общества должен принять и понять в пределах допустимого диапазона отклонений, иначе есть риск, что тебя исключат из социума и признают сумасшедшим. В разных обществах реальности разные: что считается безумием в одном, необязательно воспринимается как безумие в другом. Позиция Фрэнка была такой же релятивистской, как и у Юнга: культуры и отдельные люди внутри культур видят вещи по-своему.

Психология с ее новым акцентом на личностных различиях, пришедших на смену стоявшим ранее во главе угла общим чертам характеров, пересекалась с антропологией, учением о культурных различиях. Это был шаг, который Роршах надеялся сделать сам, но не успел, с его исследованиями сект и мультикультурными чернильными экспериментами, которые он планировал.

Антропология тоже лишь недавно достигла массовой американской аудитории. До 1920 года это было достаточно сухое занятие: в основном описательные и исторические каталоги артефактов и родословных древ, каким бы экзотическим ни был предмет. Антропологи изучали общественные институты и целые группы населения, причем конкретные люди воспринимались ими просто как «носители культуры». В алфавитном указателе к первым сорока выпускам журнала «Американский антрополог» слово «личность» не упоминалось ни разу. Поскольку к этой ранней антропологии был применим любой психологический подход, представители бихевиористского направления первыми стали отрицать общие для всех инстинкты и настаивать, что любая культура является приобретенной, а каждый тип поведения – результат социальной обусловленности.

Психоанализ, с другой стороны, работал с конкретными людьми как с отдельными личностями, а не представителями культуры. Аналитики могли в большей или меньшей степени игнорировать культурные различия до тех пор, пока их пациенты принадлежали к относительно сходным между собой социальным и культурным слоям. Однако, когда психоанализ начал распространяться на другие культуры, стало очевидно, что психологические профили на самом деле культурно предопределены. Для понимания личности, таким образом, требовалось рассматривать индивидуума на фоне того, что поощрялось или принижалось культурой, к которой он принадлежал.

Две области науки пришли к пониманию того, что у них общая почва: антропологи, сами к тому не стремясь, все время собирали сведения о психологии разных народов, в то время как психологи накапливали данные об их культурах. В некотором смысле психоанализ был уменьшенной копией антропологии: истории из жизни, взятые у отдельных пациентов. У сближения двух наук были предшественники: «Золотая ветвь» Джеймса Фрейзера (1890) являла собой большей частью основанный на психологии антропологический труд. Уильям Штерн в Германии предположил в 1900 году, что личностные, расовые и культурные различия нужно изучать в рамках «дифференциальной психологии» – по сути, той же антропологии. По мере того как получал признание Фрейд, отдельные части начинали срастаться. Антропологи могли критиковать Фрейда за ложное представление воспитания детей в венской манере в качестве «естественных» и «универсальных» семейных шаблонов, но многие из них поняли, что то, что сформировало эту венскую психологию или какую бы то ни было еще обособленную психологию, и было как раз теми социальными шаблонами, которые исследовали они сами.