Дэмион Сирлз - Тест Роршаха. Герман Роршах, его тест и сила видения

Многочисленные исследования обнаружили, что клинические психологи постоянно переоценивали психические проблемы людей, с которыми проводили тест Роршаха. В одном из исследований 1959 года в тестах участвовали трое здоровых людей, трое невротиков, трое психотиков и еще трое, имевшие другие психологические расстройства. «Пассивная зависимая личность», «Тревожный невроз с истероидными чертами», «Шизоидный характер, склонность к депрессии» – ни один из многочисленных специалистов, проводивших тесты Роршаха, не назвал ни одного из здоровых подопытных «нормальным».

Самая резкая критика касалась того, что представляло собой суть позиционирования теста: результаты зависят от того, кем вы являетесь, а не от того, каким пытаетесь казаться. Роршах был рентгеновским лучом, тестом, результат которого нельзя подделать, как не может рентгеновский слайд обмануть проектор. Однако к 1960 году исследования показали, что врачи, проводившие тестирование, могли осознанно или неосознанно влиять на результаты, а испытуемые изменяли свои ответы в зависимости от того, по какой причине проводился тест, от того, что думал о них «тестировщик», или просто от того, как он выглядел и вел себя. Пока некоторые видели в межличностном аспекте теста элемент своей личной власти, это делало тест менее объективным.

Под «клинической достоверностью» занимавшиеся проведением тестов специалисты обычно подразумевали, что интерпретатор мог использовать тест Роршаха, чтобы собрать информацию, которая работала на практике и могла быть подтверждена пациентом или проверена при помощи других источников. Теперь в глазах скептиков это выглядело совершенно по-другому. Они описывали эти так называемые открытия как комбинацию ложного подтверждения (убеждения себя в том, что получено подтверждение уже имевшихся установок, повышенное внимание к деталям, которые уже известны), иллюзорной корреляции (определение взаимосвязей, которых на самом деле нет) и методов, используемых гадалками и экстрасенсами (бессознательное применение контекстуальной информации, оперирование общеизвестными фактами, с которыми согласятся почти все, но при этом придание себе статуса «провидца», делающего «подталкивающие» прогнозы, тонко видоизмененные или даже полностью вывернутые наизнанку в последующих вопросах, и так далее).

Слепые диагнозы устраняли часть этих проблем – но не все. Тест все же должен контролироваться кем-то, находящимся в прямом контакте с испытуемым. Любое подтверждение диагноза требовало его сверки с мнением постоянного терапевта испытуемого, и это лишь создавало проблему. Кроме того, относительно психологических истин трудно сказать, как должно выглядеть внешнее подтверждение. Если и врач, и пациент считали, что описание пациента верно, что еще могло потребоваться? Но эти мнения не удовлетворяли критериям безоговорочного доказательства.

Некоторые утверждали, что проводившие тест были сознательными циничными мошенниками или шарлатанами. Опять-таки, предсказатель, окруженный клиентами, восхищенными точностью его телепатической силы, может и сам начать верить в свои потрясающие способности, и некоторые из наиболее настойчивых критиков Роршаха проводили именно эту аналогию. Они выражали по меньшей мере негодование по поводу «роршаховской культуры», принимавшейся в качестве ортодоксальной, не считались с его авторитетом и с предубеждением относились к таким антинаучным суждениям о личности.

Критика, мелькавшая в профессиональных публикациях, имела мало влияния на методику, которая широко использовалась и занимала центральное место в клинической психологии, выражала ее суть. Необходимость в доступе к человеческой личности была слишком велика, и роршаховские кляксы, казалось, давали такой доступ.

В 1960-е годы «холодная война» обострилась, требуя абсолютной идеологической ясности в борьбе коммунизма и капитализма, и были моменты, когда судьба мира в буквальном смысле зависела от того, как интерпретировались неоднозначные изображения. В октябре 1962 года президенту Кеннеди доставили фотоснимки Кубы, сделанные с самого передового американского самолета-разведчика U-2, на которых была – или не была – видна стартовая площадка советской баллистической ракеты среднего радиуса поражения, что означало – или не означало – повод для начала ядерной войны.

Джон Фицджералд Кеннеди увидел на снимках «футбольное поле»; Роберт Кеннеди увидел «расчистку поля под ферму или фундамент здания». Даже заместитель директора Национального центра интерпретации фотографий – да, в Америке была такая организация, основанная в 1961 году, – признал, что президенту придется «принять на веру» то, что показывали эти снимки. Но все же нужна была определенность. Когда 22 октября Джон Кеннеди выступал с телевизионным обращением к нации, он назвал эти фотографии «безошибочным доказательством» присутствия на Кубе советского ракетного объекта; когда они были растиражированы по всему миру, публика столь же безошибочно увидела в них то же самое.

Сочетание реальной двусмысленности и непреодолимой потребности в визуальной и идеологической определенности породило так называемый «кризис изображений “холодной войны”», повлиявший на жизнь по обе стороны железного занавеса. Капиталисты и коммунисты принялись искать тайные послания во всем на свете и настаивать, что они их нашли. Словарь Вебстера в 1950 году ввел новое слово для маскировки секретных смыслов в данных, которые казались случайными и беспредметными, – encryption, или шифртекст. Американские таможенники изымали присланные из Парижа абстрактные картины, поскольку считали, что в их причудливых образах зашифрованы сообщения коммунистов. Такие неоднозначные вещи, как чернильные пятна, теперь стали считаться не плодотворными методами изучения отдельных личностей, а кодами, которые необходимо было расшифровать.

Стремление читать мысли было неотделимо от попыток их контролировать. Эта связь наиболее очевидна в исследованиях и дискуссиях о так называемом «промывании мозгов», которое потрясло американскую науку, о поведении во время Корейской войны (это были техники, увековеченные в популярной культуре в романе 1959 года «Маньчжурский кандидат», экранизированном в 1961 году). Правительство США предпринимало активные усилия, чтобы вскрыть коды «советского разума», «африканского разума», «не-европейского разума» и так далее и наполнить все эти разумы идеями, выгодными Америке. Это происходило на уровне антропологии и в более общем плане. Власти спонсировали такие программы, как программа Фулбрайта, продвигавшие идеи культурного обмена и взаимопроникновения, а также введение регионоведения (открытие отделений Латинской Америки и Юго-Восточной Азии в крупнейших университетах).