Шерри Тёркл - Живым голосом. Зачем в цифровую эру говорить и слушать

Как вырабатывать способность к уединению? При помощи внимания и уважительной беседы.

Способность к уединению развивается у детей в присутствии внимательного партнера. Взять, например, молчание, возникающее, когда вы ведете сына на тихую прогулку в лес. Ребенок начинает все отчетливее ощущать, что это значит – быть одному на природе, причем очень важно, что он оказывается “вместе” с тем, кто знакомит его с этим опытом. Постепенно ребенок научится гулять в одиночестве. Или представим, как мать набирает ванну для двухлетней дочери: в эти мгновения девочка может мечтать, заниматься игрушками, придумывать разные истории и учиться быть наедине со своими мыслями, сознавая при этом, что мама находится рядом и ее всегда можно позвать. Постепенно ребенок привыкнет, что время, проведенное в ванной, позволяет почувствовать себя комфортно наедине со своей фантазией. Таким образом, привязанность способствует уединению.

Мы практикуем “одиночество вместе” – и, если повезет, наше “я” будет “населено” теми, кто имел для нас наибольшее значение. Ханна Арендт говорит о том, кто любит уединение, как о человеке, наделенном свободой составить компанию самому себе. Он не одинок, но всегда в компании – он “вместе с самим собой”. С точки зрения Арендт, “весь мыслительный процесс, строго говоря, происходит в одиночестве и является диалогом между мной и моим «я»; но этот диалог между двумя в одном не теряет контакта с миром моих собратьев, потому что они представлены в том «я», с которым я веду мысленный диалог” [84].

У Пауля Тиллиха есть прекрасная формулировка:

Язык… породил слово “одиночество”, чтобы выразить боль, которую испытывает человек, оставшийся один. Язык также породил слово “уединение”, чтобы выразить величие, которое есть в том, чтобы быть одному [85].

Одиночество приносит боль, эмоциональную и даже физическую, оно порождено “нехваткой близости”, когда она нужна нам больше всего – в раннем детстве [86]. Уединение – способность быть одному конструктивно и получать от этого удовольствие – строится на успешном человеческом контакте, возникшем в детстве. Но если у нас нет опыта уединения – такое нередко случается сегодня, – мы начинаем приравнивать уединение к одиночеству. Это отражает бедность нашего опыта. Если мы не знакомы с радостями уединения, все, что мы знаем, – паника одиночества.

Недавно я работала за ноутбуком в поезде “Бостон – Нью-Йорк”. Я бы даже не узнала, что мы проезжаем по заснеженному коннектикутскому пейзажу, если бы не подняла голову, направляясь в вагон-ресторан за кофе. По дороге я заметила, что каждый взрослый пассажир уставился в экран. Мы лишаем себя преимуществ уединения, потому что уверены: время, которого оно требует, можно использовать как ресурс. Вместо того, чтобы потратить минуты одиночества на раздумья (или их отсутствие), мы стараемся заполнить их цифровой коммуникацией.

И наши чада идут по стопам родителей. У детей в поезде “Бостон – Нью-Йорк” тоже были с собой цифровые устройства – планшеты и телефоны. Уже говорилось, что мы используем цифровые “передачи назад”, чтобы успокаивать заскучавших детей. Мы не стараемся им внушить, что в скуке можно разглядеть обратившийся к ним голос их собственного воображения.

Вне всяких сомнений, любая чересчур поэтичная картина уединения нуждается в корректировке. Уединение может быть пробным камнем эмпатии и творческого начала, но, конечно же, человеку не всегда комфортно в этом состоянии. По мнению поэта Райнера Марии Рильке, “открытость, терпение, восприимчивость, уединение – самое важное”. И все же, что было бы понятно Луи Си Кею, Рильке осознавал сложность ситуации:

Когда вы в уединении, вас не должен сбивать с толку тот факт, что в вас есть нечто, жаждущее выйти из этого состояния [87].

В самом деле, исследования показывают, что подростки ощущают уединение как своего рода простой, в краткосрочной перспективе вызывающий чувство дискомфорта. Однако в долгосрочной перспективе уединение способствует здоровому развитию [88]. Без уединения, когда мы днями и ночами прозябаем в сети, у нас может возникать ощущение, что мы “живем в полную силу”, но в действительности наша жизнь станет оскудевать.

Когда я спрашиваю детей и подростков, есть ли в их жизни периоды затишья, чтобы они могли побыть наедине со своими мыслями, большинство признается, что вовсе не стремится к этому. Оказавшись в одиночестве, они сразу же тянутся за телефонами. И не имеет значения, где они при этом находятся. Многие кладут телефоны в постель и, проснувшись посреди ночи, сразу же проверяют сообщения. Младшее поколение никогда не выйдет на улицу без телефона. По признанию многих, родители не научили их ценить время, проведенное наедине с самими собой. Следовательно, если уединение важно для нас, мы должны научить своих детей ценить его. Сами они этому не научатся. Причем мы должны не только объяснить детям ценность уединения, но и сами находить для него время, чтобы показать детям, почему мы придаем этому такую важность [89].

Самые известные творческие люди мира высказывались об уединении [90]. Например, Моцарт рассказывал:

Когда я, если угодно, сполна ощущаю себя самим собой, пребываю в полном одиночестве и в хорошем расположении духа – скажем, путешествую в экипаже, прогуливаюсь после доброй трапезы или не могу заснуть ночью, – то именно в подобных обстоятельствах идеи рождаются у меня лучше всего и в наибольшем изобилии.

По мнению Кафки,

не нужно выходить из комнаты. Оставайтесь за столом и слушайте. Впрочем, даже слушать не нужно, только ждите, просто научитесь быть в тишине, покое и одиночестве. И мир добровольно предложит вам себя, чтобы вы сорвали с него маску.

С точки зрения Томаса Манна,

уединение порождает в нас подлинное, красоту незнакомую и гибельную – поэзию.

А для Пикассо

ни одна серьезная работа невозможна без великого уединения.

Этим теплым поэтическим голосам вторят новейшие достижения социологии. Рассказывая о значении личного пространства для творческой работы, Сьюзен Кейн цитирует исследование под названием “Военные игры программистов”. Его авторы сравнили работу более чем шестисот программистов из девяноста двух фирм. Внутри самих компаний программисты работали примерно на одном уровне, а вот при сравнении деятельности различных организаций разница результатов оказалась огромной. Программистов из наиболее успешных фирм объединяла одна черта: им было в большей степени доступно частное пространство. Самые успешные программисты “работали преимущественно в компаниях, где сотрудникам максимально обеспечивали личное пространство, предоставляли контроль над окружающей их обстановкой и защиту от вмешательства в их деятельность” [91].