Майкл Поллан - Мир иной. Что психоделика может рассказать о сознании, смерти, страстях, депрессии и трансцендентности

Плацебо

К этому расцвету психических состояний можно относиться по-разному. Можно считать, например, что он временно повышает качественное разнообразие нашей психической деятельности. Если решение проблем – это что-то вроде эволюционной адаптации, то чем больше возможностей имеет разум в своем распоряжении, тем более творческие решения он отыскивает. В этом смысле энтропия мозга немного напоминает вариативность в процессе эволюции: она поставляет разнообразное сырье или материалы, с которыми работает естественный отбор и которые он использует для решения проблем и привнесения в мир новшеств. Если же, как свидетельствуют многие художники и ученые, психоделический опыт содействует творчеству и питает его, выводя «за рамки привычных стереотипов», то с помощью этой модели, может быть, удастся объяснить, почему это так. Возможно, проблема со стереотипами как раз в том, что она единичная.

Псилоцибин

Но ключевым вопросом, на который психоделическая наука даже еще на начала отвечать, был и остается прежним: прочны ли нейронные связи, которые возникают под действием психоделиков, или же настройка мозга сразу вернется к прежнему состоянию, как только препарат перестанет действовать? Сделанное лабораторией Роланда Гриффитса открытие, что психоделический опыт ведет к долговременным изменениям такого свойства личности, как открытость, увеличивает вероятность того, что даже когда мозг находится в процессе перепрограммирования, он тоже чему-то обучается, и что усвоенное им может каким-то образом сохраниться. Обучение влечет за собой создание новых нервных цепей и рефлекторных дуг, и чем больше их упражняешь, тем сильнее и крепче они становятся. Возможно, перспективная судьба новых связей, сформировавшихся во время психоделического трипа (неважно, долговечны они или недолговечны), зависит от того, вспоминаем ли мы пережитое и, как следствие, упражняем ли эти связи после окончания трипа. (Этим можно заниматься или в процессе интеграции опыта, еще раз в присутствии психотерапевта вспоминая все пережитое, или во время медитации, еще раз мысленно воспроизводя измененное состояние сознания.) Франц Волленвейдер высказал предположение, что психоделический опыт вполне может способствовать «нейропластичности»: он распахивает окно в некий мир, в котором мысленные и поведенческие стереотипы становятся более пластичными и более подвержены изменениям. Его модель выглядит как химически опосредованная форма когнитивно-поведенческой терапии. Но все это пока в высшей степени умозрительно: слишком мало мы знаем о картографии мозга до и после приема психоделиков, чтобы точно сказать, какие именно длительные изменения они вызывают (если вообще вызывают).

В своей статье об энтропии мозга Кархарт-Харрис утверждает, что даже временная перенастройка мозга потенциально важна и ценна, особенно для людей, страдающих расстройствами, характеризующимися психической ригидностью. Большая доза психоделика и вызываемые им переживания способны, по его словам, изрядно «встряхнуть снежный шар», разрушив нездоровые стереотипы мышления и создав предпосылки для объемной гибкости (энтропию), – пространство, в котором полезные для здоровья паттерны и нарративы (по мере того как снег медленно оседает) получают возможность соединиться.

Сама мысль о том, что нарастающая энтропия мозга может быть для нас, людей, полезна, довольно парадоксальна и противоречит здравому смыслу. Большинство из нас вкладывают в это понятие негативную коннотацию, потому как энтропия предполагает постепенное, с течением времени, разрушение с таким трудом завоеванного порядка, предполагает распад системы. Разумеется, старение – тоже в какой-то степени энтропийный процесс: постепенные опускание, усыхание и разупорядочение ума и тела. Но вполне может быть, что думать так не совсем верно. Статья Робина Кархарт-Харриса заставила меня призадуматься: а что, если старение, по крайней мере ума, – это процесс снижения энтропии, процесс постепенного увядания и выветривания того, что мы должны рассматривать как положительный атрибут психической жизни?

Разумеется, в среднем возрасте влияние привычного мышления на деятельность ума почти абсолютное. В моем же возрасте я в основном полагаюсь на прошлый опыт, и он, как правило, не подводит: дает быстрые и вполне пригодные ответы практически на все вопросы, которые ставит жизнь, вроде того, как успокоить ребенка или утешить супругу, как исправить предложение, как отнестись к комплименту, как ответить на следующий вопрос или осмыслить происходящее в мире. Со временем и по мере обретения опыта становится все легче уяснять себе суть вопроса, отбрасывая ненужные частности, становится все легче приходить к умозаключениям и выводам – клише, которые подразумевают живость ума и воображения говорящего, хотя на деле они могут означать нечто совсем противоположное, а именно: окаменение мысли. Представьте это как прогнозирующее кодирование на весах жизни; прошлые наработки – а их у меня к этому времени миллионы – обычно поддерживают меня, являются опорой моей жизни: я могу положиться на них в надежде, что они подскажут мне вполне достойный ответ, даже если он не особенно нов, оригинален или богат образами. Это всего лишь наработанный с годами эффективный режим достаточно хороших прогнозов и предсказаний, и назвать это «мудростью» было бы не в пример лестно.

Статья Робина помогла мне лучше понять, что именно я искал все это время после того, как решил заняться изучением психоделиков, и к чему мне нужно стремиться – к тому, чтобы хорошенько встряхнуть свой собственный снежный шар, чтобы понять, смогу ли я обновить свою повседневную психическую жизнь, внеся в нее высокую степень энтропии и неопределенности. Старение могло бы сделать этот мир более предсказуемым (во всех смыслах), однако хорошо уже и то, что оно облегчает груз ответственности, создавая новое пространство для эксперимента. Мое заставило меня попытаться понять, не слишком ли поздно я взялся за ум и есть ли у меня шанс выбраться из глубокой колеи привычек, которую долгий опыт с его «плавали – знаем» проторил в моем сознании.

В теории и физики, и информатики энтропия часто ассоциируется с расширением – вроде расширения газа, когда он нагревается или высвобождается из ограничивающего пространства сосуда. По мере того как молекулы газа растворяются в пространстве, все трудней и трудней предсказать местонахождение любой конкретной молекулы, в силу чего неопределенность системы все более и более возрастает. В конце своей статьи Кархарт-Харрис как бы мимоходом напоминает нам о том, что в 1960-х годах психоделический опыт обычно характеризовали как «расширение сознания»; намеренно или нет, но Тимоти Лири со своими коллегами сочли наиболее уместной для энтропийного мозга именно эту метафору. Кроме того, сравнение с расширением созвучно и «редукционному клапану» Хаксли, если подразумевать под этим, что сознание может находиться в состоянии раскрытия или сжатия.