Брене Браун - Вопреки. Как оставаться собой, когда всё против тебя [litres]

Качиоппо объясняет: «Взросление социальных видов, включая человеческий, заключается не в том, чтобы стать автономным и одиноким, а в том, чтобы стать тем, на кого могут опереться другие. Знаем мы об этом или нет, но наш мозг и наше устройство ожидают такого результата» [15] Выступление Джона Качиоппо на конференции TEDx-DesMoines 9 сентября 2013 года под названием The Lethality of Loneliness , опубликовано в статье: singju-post.com/john-cacioppo-on-the-lethality-of-loneliness-full-transcript/ от 7 марта 2016 года. . Конечно, человек – это социальный вид. Поэтому нам так важна связь с другими. Поэтому же стыд разоружает и переживается настолько болезненно. Мы созданы для принадлежности и причастности.

Качиоппо напоминает о том, что биологическое устройство человеческого мозга ожидаемо встает на дыбы, если благополучие и процветание его владельца оказываются под угрозой. Голод – предупреждение о том, что сахар в крови снизился и нужно его восстановить. Жажда – сигнал об обезвоживании. Боль указывает на возможное повреждение тканей. А одиночество говорит о необходимости установления социальных связей – такого же важного топлива для здоровья и жизни, как вода или еда. Качиоппо пишет: « Отрицать одиночество так же бессмысленно, как отрицать голод » [16] Качиоппо цитируют в статье Researchers Confront an Epidemic of Loneliness в газете New York Times от 5 сентября 2016 года: nytimes.com/2016/09/06/health/lonliness-aging-health-effects.html . .

Но, несмотря ни на что, мы его отрицаем. Исследуя чувство стыда, я снова попадаю на хорошо изученную территорию. Мы стыдимся признаться в ощущении одиночества – как будто оно означает, что с нами что-то не так. Нам стыдно, даже если у одиночества есть определенная причина: горе, потеря или разбитое сердце. Согласно Качиоппо, стигматизация одиночества начинается с того, как мы его описываем: скажем, « тягостное хроническое заболевание без надежды на выздоровление » [17] R. S. Weiss, Loneliness: The Experience of Emotional and Social Isolation (Cambridge, MA: MIT Press, 1973). . Одиночество приравнивают к болезненной застенчивости, депрессии, отшельничеству и выпадению из общества, неумению общаться. Отличный пример у Качиоппо: описывая опасного человека с преступными намерениями, он использует слово «одиночка».

Качиоппо убежден в том, что переживание одиночества – не просто печальное, а по-настоящему опасное состояние. Эволюция научила человеческий мозг считывать ощущение близости к социальному периметру. Выходя за его пределы (если при этом все остаются внутри), мы запускаем режим самосохранения. Переживая изоляцию, разобщенность и одиночество, мы обороняемся. И отчаянная самозащита берет верх над любой попыткой найти связь с другими людьми. Чем меньше эмпатии, тем крепче оборона. Чем чаще заглушаются эмоции, тем меньше здорового сна. В книге «Стать сильнее» [18] Брене Браун , Стать сильнее. Осмыслить реальность. Преодолеть себя. Все изменить. – М.: Азбука, 2016. я писала о том, как режим самосохранения влияет на истории, которые мы рассказываем самим себе: мы нагнетаем, подозреваем, становимся мнительными, раздуваем свои личные страхи и чувствуем себя неуверенно. Одиночество, которого мы даже не замечаем, владеет нами. Из-за него мы держимся подальше от других и боимся, что нас отвергнут.

Чтобы бороться с одиночеством, нужно научиться распознавать его и видеть в нем предупреждение. Ответом на одиночество может быть намерение установить значимые связи с другими. Что, кстати, необязательно значит присоединиться к куче групп или найти сотню друзей. Множество исследований подтверждают, что «дело не в количестве знакомств, а в качестве штучных значимых связей» [19] Susan Pinker, The Village Effect: How Face-to-Face Contact Can Make Us Healthier and Happier (New York: Spiegel and Grau, 2014). .

Если мы с вами хотя бы немного похожи, то сравнение одиночества с голодом вам тоже могло показаться несерьезным. Хочу поделиться данными исследования, убедившими меня в том, что все так и есть. Джулианна Холт-Ланстэд, Тимоти Б. Смит и Дж. Брэдли Лэйтон провели метаанализ исследований одиночества [20] J. Holt-Lunstad, M. Baker, T. Harris, D. Stephenson, T. B. Smith, Loneliness and Social Isolation as Risk Factors for Mortality: A Meta-Analytic Review , Perspectives on Psychological Science 10(2), 2015, 227–37, doi:10.1177/1745691614568352. . Оказывается, можно сравнить влияние разных факторов на смертность. Загрязнение воздуха повышает раннюю смертность на 5 %. Ожирение – на 20 %. Регулярное потребление больших порций алкоголя – на 30 %. А одиночество повышает раннюю смертность на 45 %!

Откуда же взялись рассортированность и одиночество? Мы не можем взять и предположить, что именно рассортированность стала причиной одиночества. Исследователи так не рассуждают. Нельзя придумать вывод самостоятельно. Мы можем лишь признать, что наше общество встретилось со множеством проблем, которые могут быть взаимосвязаны, и нужно попробовать разобраться во всем многообразии факторов, чтобы суметь что-нибудь изменить в нынешнем положении дел.

Всякий ответ на вопрос «Как мы сюда попали?» окажется длинным и запутанным. Но если бы мне пришлось выделить одну существенную переменную, подпитывающую нашу страсть делиться на фракции, усиливающую ее и в то же время отрезающую нас от настоящей связи с живыми людьми, я бы назвала страх. Страх почувствовать боль. Боязнь уязвимости. Страх быть отвергнутым. Боязнь конфликтов. Страх не соответствовать. Боязнь критики и неудач. Страх .

Мое исследование началось до трагедии 11 сентября, и я уже не раз писала, что смогла увидеть, как страх менял американскую нацию. Семьи, сообщества, компании – все пошатнулось. Общенациональные дискуссии подняли два вопроса: «Чего стоит бояться?» и «Кто в этом виноват?».

Я не эксперт по терроризму. Зато я изучала страх больше пятнадцати лет. Вот что я думаю: терроризм – это страх с часовым механизмом. Конечная цель и мирового, и местного терроризма – внедрить страх в сердце сообщества так глубоко, чтобы он стал стилем жизни. Этот бессознательный спутник исторгает столько ярости, столько праведного гнева, столько стремления найти виноватого, что люди бросаются друг на друга, как голодные звери. Терроризм достигает цели, когда страх становится частью социальной культуры. После этого неминуемо происходит деление на фракции, расселение по изолированным бункерам, кристаллизация ощущения постоянной недостаточности. Сортировка и культивация одиночества начались еще до 11 сентября, но данные подтверждают, что за последние 15 лет эти процессы ускорились и усугубились.

Дело в том, что общая травма и свидетельства жестокости крепко спаивают людей на некоторое время. И если в момент единства мы будем говорить об общем горе и страхе, раскроем друг другу раненые, но любящие сердца и обнажим уязвимость, настаивая на справедливости и правосудии, то может начаться исцеление. Но если нас объединяют лишь общая ненависть и сдавленный страх, о котором нельзя говорить, – мы обречены. Если политические и общественные лидеры стараются побыстрее выбрать идеологического врага, на которого можно натравить толпу, а не методично разбираются, в чем на самом деле проблема, и не исправляют ее – земля уходит у нас из-под ног, распадаются семьи, разобщаются группы.