Малкольм Гладуэлл - Разговор с незнакомцем [litres]

«Мы залезали в мой старенький “форд”, и я гнала во весь опор, отчаянно лавируя, куда-нибудь прямиком в Ritz, – вспоминала Секстон в эссе, написанном после смерти Плат. – Я нахально парковалась под знаком “Только для грузового транспорта” и весело замечала: “Все правильно, мы как раз и собираемся нагрузиться!”»

Секстон и Плат были молоды, сказочно талантливы и одержимы смертью:

«Часто, очень часто мы с Сильвией подробно говорили о наших первых попытках самоубийства, подолгу, в деталях, пускаясь в философские рассуждения и хрустя при этом бесплатными картофельными чипсами. Самоубийство, в конце концов, полная противоположность стихотворению. Мы обе частенько затрагивали эту тему. Мы говорили о смерти с испепеляющей страстью, она притягивала нас обеих, как лампочка – мотыльков».

В семье Секстон были случаи психических расстройств. Сама она страдала от резких перепадов настроения, анорексии, депрессии и алкоголизма. Подруга Сильвии по меньшей мере пять раз пыталась покончить с собой. Она украла из аптечки родителей флакон нембутала – смертельного в больших дозах барбитурата – и носила его в сумочке. Как объясняет Дайан Вуд Миддлбрук, биограф поэтессы, Секстон хотела «иметь возможность покончить с собой в любое время, когда накатит настроение».

После сорока ее жизнь стала тяжелее. Энн стала больше пить. Ее брак развалился. И писать у нее выходило все хуже. 4 октября 1974 г. Секстон позавтракала с одной своей старинной подругой, а потом пообедала с другой – словно бы прощаясь.

Миддлбрук пишет:

«Она сняла с пальцев кольца, бросила их в свою необъятную сумочку, а из гардероба достала старую мамину шубу. Хотя вечер выдался солнечный, было прохладно. Наверное, потертая атласная подкладка быстро согрелась от тепла ее тела: смерть должна напоминать объятие, ты словно бы засыпаешь в обнимку с родным человеком».

Поэтесса выпила водки и лишила себя жизни. Как и ее подруга Сильвия Плат, Энн Секстон навсегда вошла в сонм обреченных гениев. «Никто из тех, кто хорошо знал эту женщину, не удивился ее самоубийству», – отмечает Миддлбрук.

Но я надеюсь, что теперь такое описание гибели Секстон вас не удовлетворит. Если у суицида есть привязка, то трагедия Энн Секстон лишь отчасти объясняется ее характером и недугами. То же самое относится и к Сильвии Плат. Альфред Альварес считал, что напрасно ее так упоенно изображают «поэтом, отдающим себя на заклание во имя искусства» – и он абсолютно прав. Это искажает саму суть ее личности, делая упор на саморазрушении. Теория привязки поможет нам увидеть незнакомца – или в данном случае незнакомку – во всей неоднозначности и сложности.

А сейчас я покажу вам другую составленную Вейсбердом карту, там все еще интереснее. Вот смотрите: это часть Джерси-Сити, прямо напротив Манхэттена, по ту сторону Гудзона.

Темная область в середине, ограниченная Корнелисон-авеню, Гранд-стрит и Фэрмаунт-авеню, – это территория, где обосновалась, причем далеко не вчера, проституция. Несколько лет назад Вейсберд провел эксперимент, в ходе которого эти несколько кварталов патрулировали целых 10 – а это необычайно много – дополнительных констеблей. Не удивительно, что проституция в этом районе сократилась на 2/3.

Вейсберда при этом заинтересовало, а что происходит в более светлой части карты, за пределами треугольника. Не могли ли представительницы древнейшей профессии просто сдвинуться на один-два квартала, когда нагрянула полиция? Вейсберд направил в темную зону студентов, обученных проводить социологические опросы. Они должны были побеседовать с жрицами любви и выяснить, многие ли из них сменили место деятельности. Как выяснилось, этого не сделала вообще ни одна из проституток. Все поголовно предпочли другие выходы из ситуации: вообще оставить это занятие, изменить поведение. Эти женщины были не просто привязаны к месту. Они были прикованы к нему.

«Мы постоянно сталкивались с ответами вроде: “Мое место тут. Я не пойду в другое, потому что это неудобно клиентам”. Или: “Нет, там мне нужно будет с нуля начинать бизнес”. Ладно, это пока объективные причины, по которым проститутки не хотят перемещаться. А вот еще: “Допустим, я куда-нибудь переберусь, это будет удобно для продажи наркоты. Но там у них другие порядки, и найдутся люди, которые меня кокнут”».

Проще всего понять этих женщин, решив, что они, являясь заложницами экономических и социальных обстоятельств, вынуждены заниматься проституцией. Они не такие, как мы. Но вспомним, что в первую очередь говорили респондентки, объясняя, почему они не перебрались на новое место? Что переезд – это великая головная боль: то есть ровно то же самое, что думают о переезде все люди.

Вейсберд поясняет:

«Они говорили, что это будет удар по бизнесу. Придется устраиваться на новом рынке. Упоминали об опасностях, о боязни незнакомого окружения. Тогда их попросили уточнить, что имеется в виду под “знакомым окружением”. “Тут я знаю, кто вызывает полицию, а кто – нет”. Для них это весьма существенный момент… Оставаясь на одном месте, они с какого-то момента могут с изрядной точностью предсказать поведение окружающих. А вот как в новой среде разобраться, что там за народ? Тот, кто кажется плохим, на самом деле вполне может быть хорошим – и наоборот.

Интервьюер спрашивает: “А почему вы не перейдете на четыре квартала дальше? Там ведь тоже район проституции”. Ответ: “Там девушки не моего круга, я чувствую себя не в своей тарелке ”. Это поразило меня… Для людей с такими гигантскими проблемами, в таких трудных жизненных обстоятельствах важны те же самые вещи, что и для нас с вами».

Эти женщины водят детей в ближайшую школу, привыкли к магазинам, где покупают продукты, у них здесь живут друзья, к которым хочется быть поближе, родители, которых надо навещать: вот вам и полный набор причин не менять территорию. Да, сегодня они зарабатывают проституцией. Но при этом они – матери, дочери, чьи-то друзья и – прежде всего – наши сограждане. Привязка заставляет нас увидеть незнакомку во всей ее неоднозначности и сложности.

Решилась ли Секстон покончить с собой любым возможным способом? Вовсе нет. Она никогда бы не стала стреляться. «То, как Хемингуэй выстрелил себе в рот из ружья – это высший акт мужества, который я могу помыслить, – признавалась Энн своему психотерапевту. – Я боюсь последних минут. Страха умереть. С таблетками его нет, но если стреляться, обязательно будет минута, когда ты знаешь точный момент, а это очень жутко. Я бы сделала все, чтобы только избежать этого страха».