Владимир Леви - Исповедь гипнотезера

Неужели существуют психические двойники людей, живших две с лишним тысячи лет назад?

Это была живая, непритязательная феноменология человеческого поведения; сквозь прозрачную ее ткань просвечивали темпераменты.

Прямая дорога вела отсюда в пенаты литературы, в обитель муз.

С наукой дело обстояло сложнее. У Теофраста был только один прямой духовный преемник: француз Лабрюйер, скромный интеллектуальный наставник малокультурного герцога. В часы, свободные от неблагодарной работы, Лабрюйер, отводя душу, набрасывал под вымышленными именами острые эскизы тех, с кем ему приходилось иметь дело: с одним из них читатель уже познакомился на странице 63. Вот еще один портрет из галереи зануд. (Мы узнаем здесь и вариант эпитимика, о которых скоро расскажем подробнее.)

«Есть люди, которые говорят не подумавши; другие, напротив, чересчур внимательны к тому, что говорят.

Говоря с ними, вы чувствуете всю тяжелую работу их ума… Они целиком сосредоточены на своих жестах и движениях, не рискуют малейшим словечком, хотя бы оно даже и на самом деле произвело самый лучший эффект; у них ничто не вырывается наудачу, ничто не течет свободным потоком; они говорят точно и скучно».

Собрав все это годам к пятидесяти в одну книгу и с превеликим трудом решившись предложить ее вниманию публики, Лабрюйер в один момент приобрел славу человека, затмившего Теофраста, был избран во Французскую академию и почти сразу же умер от апоплексического удара.

Произведение же его, памятник тончайшей наблюдательности и афористического изящества мысли, осталось где-то на перепутье художественной литературы, психологии и философии. Впрочем, таков был и дух эпохи, еще не собиравшейся разводить эти предметы по разным углам, эпохи, когда еще охотно брались судить о людях вообще, вне времени и пространства, когда гении, подобные Монтеню и Ларошфуко, проникали в человеческую природу, казалось, до самого основания. Вера в возможность совершенства любила тогда облекаться в одежды едкого скепсиса, вроде сарказма Вольтера: для перемены характера надо убить человека слабительными средствами…

ЭГО.Из дневника

Очередь у почтового киоска. Газеты, журналы, конверты, марки…

Вдруг из-под мышки у меня просовывается физиономия и спрашивает продавца:

— А у вас крокодила нет?..

— Вопрос прозвучал бескавычечно, и, видимо, сама физиономия это почувствовала. Покосившись на меня, добавила осторожно: — Я не имею в виду присутствующих.

Это сейчас я смеюсь, ага, и смеюсь над тем, что в тот-то момент не засмеялся, нет, умудрился не засмеяться — и рядом не улыбнулся никто. Очередь отбивает юмор. Наверное, у меня и впрямь выражение лица крокодильское было. Я зол и страшен1.

Он помнит все музыкальные звуки, которые когда-либо слышал. С него Томас Манн писал героя «Доктора Фаустуса» Адриана Леверкюна, но он не композитор, а социолог, автор «Социологии музыки». Самая же знаменитая его работа — «Авторитарная личность», исследование социопсихологии фашизма.

Убежден: по-настоящему изучать человека может только хороший человек.

А что такое хороший человек?

Терминология ненаучная. Для вас хорош, для меня плох. Относительно и условно. Зависит от…

Да, зависит. Наука наша о звездах была бы иною, живи мы где-нибудь на Юпитере. Но мы живем на Земле.

Науки о добре и зле нет, есть только понятия, которыми каждый пользуется, как хочет. Но, может быть, настанет время, когда будет принята некая система отсчета. Когда выявят, наконец, conditio sine qua nоn — то, без чего нельзя: совместимость с Жизнью.

Нет, я не думаю, что добро можно вырастить в оранжереях науки. Но зло — уверен — можно победить, только поняв его. А понять — только изучая его в открытую, без предвзятостей, без оценок — СПОКОЙНО, и того более! — я скажу страшное — да, с ЛЮБОВЬЮ! — но не к самому злу, а к его носителю, человеку. Отделяя одно от другого… Вот на это способен только Хороший Человек.

Изучение психологии фашизма Адорно начал, можно сказать, на месте — в Германии, в тридцатые годы; потом, вынужденный эмигрировать, продолжил в Америке.

По культуре он был немцем и любил немцев — несмотря и вопреки… Отделял зло от носителей, как заразу — от зараженных; изучал строение и происхождение злоносительства — расположенности, характеры, типы личностей.

Исследовал множество немцев и несколько тысяч американцев самых разных кровей и сословий. Исследуя человека, стремился выяснить «содержание» в нем фашизма. Насколько этот конкретный человек склонен поддаваться пропаганде фашистского толка? Причины? Внутренняя расположенность — какова именно, почему? Сколь сильны антифашистские побуждения — и почему?

Социолог не мог не заметить, что склонность к фашизму, стереотипность мышления и расово-националистические предрассудки, словно тени, следуют друг за другом.

Центральным инструментом исследования, помимо всевозможных интервью и анкет, стала знаменитая адорновская Ф-шкала. Она была составлена из типичных фашистских высказываний (с контрольной примесью антифашистских).

Вот некоторые из этих высказываний:

«Америка так далеко ушла от чисто американского пути, что вернуть ее на него можно только силой».

«Слишком многие люди сегодня живут неестественно и дрябло, пора вернуться к основам, к более активной жизни».

«Фамильярность порождает неуважение».

«Должно быть запрещено публично делать вещи, которые кажутся другим неправильными, если даже человек уверен в своей нравоте».

«Тот, безусловно, достоин презрения, кто не чувствует вечной любви, уважения и почитания к родителям».

«Для учебы и эффективной работы очень важно, чтобы наши учителя и шефы объясняли в деталях, что должно делаться и, главное, как должно делаться».

«Есть такие явно антиамериканские. действия, что, если правительство не предпримет необходимых шагов, широкая общественность должна взять дело в свои руки».

«Каждый человек должен иметь глубокую веру в какую-то силу, высшую, чем он, чьи решения для него бесспорны».

«Как бы это ни выглядело, мужчины заинтересованы в женщинах только с одной стороны».

«Послушание и уважение к авторитетам — главное, чему надо учить детей».

«Человек никогда не сделает ничего не для своей выгоды».

«Нашей стране нужно меньше законов и больше бесстрашных неутомимых вождей, которым бы верили люди».

Вы ожидали чего-то большего, чего-то страшного и отвратительного? Нет, всего-навсего. В общем-то серенько, несимпатично, но вполне добропорядочно. А разве можно что-нибудь возразить против такого:

«Хотя отдых хорошая вещь, но жизнь прекрасной делает работа».