Владимир Леви - Исповедь гипнотезера

Вычтем обаяние. Перед нами интриган-политик. Холодный игрок, типа Фуше, знающий достаточно и себя самого, по крайней мере, со стороны производимого впечатления. Отсутствие обаяния возмещается безошибочно точным расчетом. С добавкой светскости, аристократизма — становится Талейраном, с честолюбием предельной мощности — Наполеоном, с антиобаянием, пробуждающим животный страх — деспотом восточно-азиатского толка.

Так называемые властные натуры в общежитии не такая уж редкость — тут незачем высоко подниматься. Мастерство повелительности — не крик, нет. Спокойные, убедительные, иногда лишь слегка акцентированные интонации, мягкие лапки со спрятанными когтями. Эти редко на виду, им достаточно практического контроля. Почти в любой лаборатории, редакции или компании отдыхающих можно найти одного представителя — и обычно только одного, ибо двое таких не уживутся и минуты.

Крупных манипуляторов и крупных мыслителей в одном лице не встречал…

Ретроверсия «Я и Мы» с отступлениями и вкраплениями

ГОЛОС(из полусна)

…история не раз просила о помощи, давая мне жизнь одного, Я догадывался, посылал многих, она начинала спешить, вести себя неприлично…

(12 авг. 86)

Никакой я не гипнотизер. Всего лишь лечу кое-кого, гипноз применяя не всегда так, как хотелось бы… Если меня представят как профессионального гипнотизера, я сделаю вид, что оскорблен. Что я вам, эстрадник? Провожу иногда массовые сеансы, но…

Вот стыд какой, мне не хочется говорить всю правду. Какой-то частью своего существа я поддерживаю иллюзию, подыгрываю предрассудку. Немножко магии, немножко волшебства…

Тем, кто спрашивает: «Когда вы обнаружили у себя этот дар?» — вовсе не хочется получить ответ, что все дело в психологической технике, а дар не таинственнее, чем музыкальный. Что тайны гипноза нет, есть тайна внушаемости — тайна общения.

Одни соглашаются с разочарованием, другие просто не верят, и, черт возьми, я хотел бы, чтобы это меня огорчало сильнее. Зачем рубить сук, на котором сидишь? — нашептывает искуситель.

Явление держится на неведении, если не на все 100 процентов, то по крайней мере на 50. Людям необходимо чудо, необходимо необъяснимое. Понятное не уважается. Не верят, что ты не маг, — ну и не разочаровывай. Они же твоя опора против вон тех, которые обзывают тебя шарлатаном, не веря своим глазам, а когда работаешь с сомнамбулами, вопят, что это подставные.

О тайнах сокровенных с невеждами молчи и бисер знаний ценных пред ними не мечи… Разве тебе самому все ясно? Разве не ощущаешь на каждом сеансе дыхание тайны?.. Разве всегда она дается тебе в руки, и сам ты не во власти бессознательных импульсов?

ЭГО.Из дневника. («Профилактика смерти»)

Борюсь с лирикой. Жуть подкожная! «Вот какой я хороший», — кричат, щебечут, шепчут, надрываются, намекают, подразумевают… Вот какой я хороший — тем, что не боюсь сказать, какой я хороший. Вот какой я хороший — тем, что признаю, какой я плохой. Вот как я прав признанием неправоты. Вот как умен — признанием глупости. Я хорош! Я хорош! Я хорош! — главная и, кажется, единственная мелодия всякого, кто так или иначе говорит о себе.

Истины, истины без границ. Не хочу нравиться, не хочу сердить, не хочу производить своею персоной совсем никаких эффектов. В своих писаниях чем дальше, тем больше с ужасом и отвращением обнаруживаю позера — то поглубже, то поближе к поверхности. Когда писал, не замечал. Почему же теперь, прозрев, так озверел против этого дурачка? Не потому ли, что им остаюсь и опять хочу быть лучше себя? Не получится. Стоит открыть рот, как уже перед кем-то оправдываешься; стоит пискнуть, и уже убеждаешь кого-то в своем богоподобии…

Я ничего не знал о гипнозе, не слыхивал. И вдруг сестра Таня сказала, что у меня гипнотический взгляд. С полусмехом сказала (она постарше), но я принял всерьез.

Я учился тогда в пятом классе. У меня была глупая привычка поднимать брови и шевелить ушами. Любил забавляться с приятелями игрою в гляделки: друга на друга уставимся, и кто первый моргнет, тому по лбу щелчок. Я не знал, что эта игра происходит от обезьян, и обычно выигрывал. Роговица у меня хорошо увлажняется, моргать приходится редко. Я и не замечал, что гляжу на человека, приподняв брови, расширив веки и не мигая. И вдруг оказалось…

Ну что ж, попробуем употребить это в мелких корыстных целях. У меня по английскому стоит «пара» за невыполнение задания, а сегодня я все знаю.

Б. А., как. всегда, сосредоточенно хмурясь, устремляет глаза в журнал. А я на нее.

Напряженная тишина… Стоит только взглянуть одним глазом на эти физиономии… или прислушаться, в каких углах затаилось дыхание…

Б. А. водит глазами по журналу вверх и вниз бесконечно. Прислушивается к своему внутреннему голосу. В руке обкусанная синяя ручка. Ну же… ну же, не меня!..

Так и есть!.. Я великий маг! И волшебник!

Правда, в другой раз, сколько я ни буравил Б. А. взглядом, гипноза не вышло. Вдруг подняла на меня глаза и сказала: «Прекрати или выйди из класса». Я прекратил… Но эта реакция подняла мою веру в себя. На следующем уроке добился — выгнала. На перемене сказал приятелю, что между прочим, умею гипнотизировать.

— А это что такое?

— Ну, когда смотришь на училку — и вызывает.

— А можешь сделать, чтобы не вызвала?

— Это сложнее.

— Загипнотизируй Ворону, чтоб меня не спросила. Сделаешь?

— Постараюсь. И сделал.

Вера в чудо в детстве сильна — вера, что желания наши имеют силу действия, нужно только уметь захотеть. Как-то напрячься, что-то такое сделать внутри — и… все произойдет… все получится!

Вера эта движет молитвами и заклинаниями, питает самые тайные и безнадежные наши мечты…

— Как вы работали над взглядом? — допытывались студенты после того, как на одном из занятий я показал им эффектный гипноз истерички (взгляд в глаза, приказ «спать» — и все).

— Как работал? Никак. Я ведь знаю, что он у меня гипнотический, — смеюсь, но кое-кто принимает всерьез.

А я не смеюсь. Я знаю, что гипнотический. Важно только, чтобы мое мнение разделяли другие.

Абсолютная чепуха, что через глаза передаются какие-то токи. Но не чепуха, что при взглядах нечто возникает, что взгляд можно чувствовать и не глядя.

Кто не толстокож, знает…

Когда мы неподвижно смотрим в одну точку, глаза совершают вибрирующие микродвижения. Вполне вероятно, что мы и воспринимаем некоторые микродвижения, не отдавая себе в этом отчета.

Есть магия линий, цветов и пятен, есть тайная музыка зрительного восприятия. Каждая картина приглашает мозг к танцу, каждая предрасполагает взор к совершенно определенным маршрутам. Художник — тот же гипнотизер.