Жак Лакан - Я в теории Фрейда и в технике психоанализа (1954/55).

Traumdeutung дает нам не только теорию сновидения. Мы находим там и дальнейшую разработку Фрейдовой схемы психического аппарата. На первом, предыдущем этапе разработки Фрейд подводил итог собственным работам по неврологии. Этот же второй этап соответствует его углубленному интересу к такому частному явлению, как неврозы, и к той области, которую анализу и придется в дальнейшем осваивать.

Речь, таким образом, идет о сновидении, но одновременно, на заднем плане, и о невротическом симптоме, организация которого оказывается на поверку такой же, поскольку задействует в себе структуру языка как целого, а точнее — отношения между человеком и языком. Мой комментарий вам это продемонстрирует, засвидетельствовав тем самым, что термины, которыми мы здесь для понимания работ Фрейда пользуемся, заключены уже в них самих.

Мы собираемся применить к ходу мыслей Фрейда тот же способ истолкования, которым, имея дело с явлениями психического порядка, пользуется он сам. Нам хочется увидеть то, что скрывается за происходящим на наших глазах построением второй модели психического аппарата в действительности. По отношению к системам φ, ψ, ω,на чьи характеристики и парадоксы, о которых Фрейд прекрасно отдавал себе отчет, мы — я и Валабрега — обратили ваше внимание, что-то здесь смещается, происходит какой-то сдвиг.

Я предлагаю вам прочесть сон об Ирме еще раз. Уже в прошлом году, иллюстрируя явление переноса, я просил вас прочесть и объяснить некоторые его этапы. Перечитайте его на предмет того, чем мы заняты с вами теперь; попытайтесь, другими словами, понять, что такое автоматизм повторения, и придать этому выражению какой-то смысл, осознав предварительно, перед какой двусмысленностью в отношениях между Символическим и Воображаемым мы с вами оказались.

Уже та схема, о которой мы говорили здесь в прошлый раз, схема лампового триода, выставляет сновидение об Ирме в совершенно новом свете. В рукописи своей Фрейд сводит его темы к четырем элементам — двум сознательным и двум бессознательным. Мы уже указывали на то, как эти два бессознательные элемента следует понимать: один из них — это откровение творческой речи в диалоге с Флиссом, другой, ему поперечный, высвечивается проходящим потоком. То, что разворачивается в этом сновидении почти бессознательным образом, — это вопрос об отношениях Фрейда с серией женских сексуальных образов, каждый из которых связан каким-то образом с напряженностью в его супружеских отношениях. Но самое поразительное в этих образах — это принципиально нарциссический их характер. Это образы пленяющие, каждый из которых находится с Фрейдом в определенных нарциссических отношениях. Когда врач выстукивает Ирму, она чувствует боль в плече, а Фрейд сам признается, что страдает ревматизмом плеча.

То, как все это рассказано, вызывает восхищение уже тем, что позволяет нам заглянуть куда глубже, нежели мог это в тот момент сделать сам Фрейд. Дело в том, что Фрейд обладал даром исключительной, поистине гениальной наблюдательности. В том, о чем он нам повествует, сам так называемый, для краткости, материал позволяет сориентироваться гораздо лучше, нежели концепции, в которые автор его оформляет, что в истории научной литературы является случаем исключительным.

Валабрега приступает к комментированию VII главы Толкования сновидений "Психология процесса сновидения".

Тут есть две небольшие фразы, которые заслуживают того, чтобы в ходе нашего рассуждения на них обратить внимание. В момент, когда Фрейд вновь пересматривает все предложенные им в предыдущих главах построения касательно образования

сновидений, то есть главной темы Traumdeutung, он неожиданно замечает, что по поводу сновидений возможны любые возражения, в том числе и то, что сновидение является, возможно, лишь сновидением о сновидении.

А это значит, что с нашей стороны было бы ошибкой принимать за Священное писание то, что является, по-видимому, лишь случайной импровизацией, предпринятой в спешке с целью выйти из затруднения.

Воспользуемся на ходу этой метафорой, потому что метафоры у Фрейда поистине драгоценны — он действительно подходил к тексту как к Священному писанию. Священное же писание толкуется по совершенно особым законам, и каждому известно, что толкования эти порой удивительны. Важно здесь также и само слово писание, текст. Мы приближаемся здесь к тому самому, что пытается вам показать Валабрега, — говоря о процессе сновидения, Фрейд подходит к проблеме забвения.

Так вот, Фрейд утверждает, что порча, даже забвение текста сновидения значат столь мало, что пока остается у нас хоть один-единственый элемент, пусть сомнительный, лишь самый кончик сновидения, тень тени его, мы можем по-прежнему придавать ему смысл. Ибо перед нами послание.

Порча эта отнюдь не обусловлена случайностью, она вовсе не связана с угасанием, стиранием послания, с затерей его в фоновом шуме. Послание не забывается просто так. Пресловутому понятию цензуры, о котором столь часто забывают, пора вернуть его новизну и свежесть: цензура — это намерение.

Суть аргументации Фрейда в том, что она перекладывает бремя доказательства на другую сторону: В элементах, на которые опираются ваши возражения, в явлениях забвения и порчи сновидения я продолжаю видеть смысл, более того, вижу в них новый смысл. Явление забвения, когда оно налицо, лишь стимулирует мой интерес. Я и в нем вижу часть сообщения. Эти отрицательные явления дают мне новый материал для прочтения смысла, я признаю и за ними функцию сообщения. Причем Фрейд не просто открывает это новое измерение, он даже, не без некоторой предвзятости, изолирует его, игнорируя при этом все остальное.

Ему возражают, говоря, что речь у него идет лишь о сновидениях желания, в то время как существуют и другие их типы — сновидения тревоги, сновидения самонаказания. Одна из фаз его ответа заключается в том, что сновидения тревоги, конечно, бывают, но то, что функционирует, вызывая тревогу во сне, это то же самое, что спровоцировало бы тревогу и во время бодрствования. Его интересует не все, что есть в сновидении, а исключительно семантический элемент, передача смысла, артикулированная речь, то, что он называет мыслями, Gedanken, сновидения.

Что Фрейда действительно интересует — и нигде это не бросается в глаза с такой очевидностью, как в начале седьмой главы, — так это сообщение как таковое, больше того, сообщение как прерванная и настоятельно заявляющая о себе речь. Именно это и подводит нас вплотную к проблеме, которая в данный момент стоит для нас на повестке дня, — что же находится по ту сторону принципа удовольствия? Что представляет собой механизм повторения?