Жак Лакан - Я в теории Фрейда и в технике психоанализа (1954/55).

Кстати, ведь именно об этом шла речь вчера вечером при обсуждении доклада Швайха — как мы, вторгающиеся в такие неисследованные покуда области, как область психозов, должны понятие регрессии воспринимать? Что мы должны иметь в виду, говоря о факте регрессии субъекта к оральной стадии?

Далее Фрейд запутывается в серии антиномий, не самая маловажная из которых состоит в том, что чем теснее связано желание со своими биологическими корнями, с биологическим порывом, тем сильнее оказывается в нем тенденция к проявлению в форме галлюцинаторной. Согласитесь, что здесь заключен парадокс. Далее в тексте мы находим, например, мысль о том, что сновидение проливает для нас свет на первобытное состояние человечества. Получается, что первобытный человек, при том, что средств к добыванию себе пропитания у него было меньше, нежели у нас, занимался этим погруженный в грезы. Впрочем, о первобытных людях нам рассказывали и не такое — говорили, например, что мышление у них было дологическое. Такие вещи принимать за чистую монету не стоит.

Короче говоря, объяснение сновидений через регрессию приводит Фрейда к принципиальным противоречиям на всех уровнях, и возражений он встречает ровно столько же, сколько этой регрессии придает форм. Нуждаясь в том, чтобы найти своего рода первоначальный план восприятия, он заводит речь о регрессии топической, откуда и та якобы галлюцинаторная форма, которую желание, при определенных условиях, принимает. Но нейронная цепочка передает движение только в одном направлении, распространение нервного возбуждения в обратном направлении невозможно. Понятие топической регрессии приводит, следовательно, к многочисленным затруднениям. В антиномии не менее серьезные упираются и понятия о регрессии формальной и темпоральной.

Чтение этой работы указывает нам то направление, в котором мысли Фрейда суждено было пойти в дальнейшем. Теория Я, например, сформулированная в 1915 г. исходя из нарциссического либидо, как раз и разрешает проблемы, поставленные в этой схеме регрессий в различных ее формах.

Это и станет предметом нашего следующего занятия, которое состоится через две недели. Вы видите теперь те ограниченные условия, в которых мы вправе пользоваться такими терминами как сопротивление, цензура и регрессия.

16 февраля 1955 года.

Кто же здесь субъект? Парадокс фрейдовских схем. Восприятие и галлюцинация. Функция эго.

Мы возвращаемся сегодня к комментированию седьмой части Теории сновидений и попробуем увязать ее с общим ходом наших рассуждений, направленных на то, чтобы понять развитие взглядов Фрейда в отношении того, что можно назвать первоосновами человеческого бытия в том виде, в котором предстает оно в аналитическом опыте, что и позволит нам, в конечном счете, найти объяснение последнему этапу его мысли, нашедшему свое выражение в работе По ту сторон принципа удовольствия.

Мы вплотную подошли в прошлый раз к первому параграфу Психологии процесса сновидения, в котором идет речь о забвении сновидения. Вследствие разногласий, которые обнаружились в ходе предложенных мной к замечаниям Валабрега поправок, мне пришлось сделать маленькое апологетическое отступление и уточнить различие между цензурой и сопротивлением, цензурой и сопротивлением цензуры. Сопротивление — это все то, что препятствует, в самом общем смысле, работе анализа. Цензура же — это особое качествование такого сопротивления.

Для нас важно знать, где находится субъект аналитического отношения. И в этом вопросе наивная позиция: субъект? да вот же он, перед вами! — словно пациент — это что-то однозначное, словно сам аналитик сводится к определенной группе индивидуальных характеристик, — совершенно недопустима. Кто же он, этот субъект? Вот тот вопрос, которым мы занимаемся здесь во всех его формах, во всех антиномиях, которые он выявляет. Мы прослеживаем все точки, где он отражается, преломляется, вспыхивает, надеясь тем самым дать почувствовать ту единственную, где он кроется и к которой прямо не подступиться, ибо

нельзя подступиться к ней прямо, не задев при этом самих корней языка.

С этой точки зрения я хочу обратить ваше внимание на один из моментов, на которых, как правило, не останавливаются, — на небольшое примечание, малый кирпичик в кладке фрейдовского здания.

Другое затруднение — первое состояло в том, чтобы понять, почему предсознательное отвергло и заглушило желание, которое принадлежит бессознательному, — гораздо более важное и глубокое, о котором непосвященные и не подозревают, заключается в следующем. Осуществление желания наверняка должно служить источником удовольствия. Но для кого? — Как видите, вопрос этот — для кого? — принадлежит не нам. Это не Леклер, мой ученик, его выдумал. — Естественно, для того, кому это желание принадлежит. Но ведь мы знаем, что отношение того, кто видит сновидение, к своим желаниям носит совершенно особый характер. Он отталкивает их, подвергает цензуре — короче, не хочет о них ничего знать. Осуществление их, следовательно, не только не принесет ему никакого удовольствия, а как раз обратное. И опыт показывает, что это обратное, которое нуждается еще в объяснении, проявляется в форме страха. Таким образом, по отношению к желаниям своего сновидения видящий его предстает как состоящий из двух личностей, связанных, однако, тесной общностью.

Вот небольшой текст, который предпосылаю я для вашего размышления, так как идея расцентровки субъекта ясно в нем высказана. Конечно, это лишь пропедевтическая формула, это еще не решение. Говорить о существовании другой личности было бы опредмечиванием нашей проблемы. К тому же для появления подобной формулировки Фрейда ждать не пришлось — уже господин по имени Жане, весьма достойный ученый, хотя и оставленный открытием Фрейда несколько в тени, уверен был, что наблюдал в ряде случаев происходящее у субъекта явление раздвоения личности, на чем, правда, будучи психологом, и остановился. Для него это было лишь психологическим курьезом или фактом психологического наблюдения — одной из historiolae, маленьких историй, как называл их Спиноза.

Что же касается Фрейда, то он не преподносит нам такие вещи как анекдот, его интересует в вопросе самая суть дела: что такое смысл? Говоря о мыслях, он не имеет в виду ничего иного.

Вопрос нужно уточнить: каков смысл поведения нашего ближнего, когда мы вступаем с ним в те совершенно особые отношения, начало которым положено было Фрейдом, когда он начал заниматься неврозами? Может быть, ответ нужно искать в каких-то исключительных, ненормальных, патологических особенностях этого поведения? Фрейд этого не делает. Он ищет этот ответ, ставя вопрос там, где сам субъект поставить его себе не может, — он анализирует собственные сновидения. И вот как раз потому, что он говорит о себе самом, и выясняется, что в сновидениях говорит за него кто-то другой. Именно этой мыслью и делится он с читателем в замечании, которое мы только что процитировали. Очевидно становится, что некто другой, некий второй персонаж вступает с бытием субъекта в какие-то отношения. Вот вопрос, который занимал Фрейда от начала и до конца его творческого пути.