Жак Лакан - Образования бессознательного (1957-58)

Особенно я рекомендую вам пьесы, где речь идет о женщинах. В том возвращении к элементарным потребностям, которое за всем этим действом скрывается, женщинам отведена особая роль. Ведь это с их помощью Аристофан, в момент воображаемой сопричастности, который в комедии воплощается, обращает наше внимание на то лишь задним числом заметное обстоятельство, что государство и полис существуют лишь для того, чтобы от них была какая-то польза, чтобы превратить Агору — на что, впрочем, никто не надеется, — в молочную реку с кисельными берегами. Утратив было под воздействием покорно следующей всем превратностям диалектического процесса противоестественный эволюции здравый смысл, общество вновь возвращается к нему благодаря женщинам, единственным, кто действительно знает, в чем мужчина на самом деле нуждается, — и возвращение это принимает, естественно, формы самые изобильные.

Если это и пикантно, то лишь постольку, поскольку открывает глаза на необузданность иных образов. И мы хорошо бы сделали, попытавшись вообразить себе мир, где женщины вовсе не отвечают, возможно, тому представлению, которое складывается о них при чтении авторов, рисующих жизнь античного полиса в несколько причесанном виде. Лично мне кажется, что в античном мире женщины (я говорю о настоящих женщинах, а не о Венере Милос-ской) были волосатые и не очень хорошо пахли — судя по настойчивости, с которой упоминают об использовании бритвы и кое-каких ароматических веществ современники.

Как бы то ни было, в полумраке аристофановых пьес, в особенности той, где повествуется о женском бунте, можно найти немало образов замечательных, не перестающих нас поражать. Так. один из них возникает неожиданно во фразе женщины, которая, обращаясь к своим товаркам, намеревающимся переодеться мужчинами и вдобавок кое-куда подвязать себе бороды (нетрудно понять, о каких бородах идет речь), со смехом говорит: Вот потеха, можно подумать, жареные каракатицы с бородами'. Сумрачное видение это способно, по-моему, внушить нам куда более трезвые представления о царивших в античном обществе отношениях.

В каком направлении эта комедия эволюционировала? В направлении Новой Комедии — той, что, беря начало свое у Менандра, существует благополучно и до сих пор. Что же она, эта Новая Комедия, собой представляет? Она выводит на сцену героев, каждый из которых зациклен, обычно с завороженным упрямством, на каком-то одном метонимическом объекте. Здесь встречаются любые человеческие типы. Персонажи тут те же, что хорошо знакомы нам по комедии-дель-арте. Характеризует каждого из них определенные отношение к объекту. Вторжение сексуальных отношений оказалось заменено чем-то другим. Это другое — любовь. Любовь, собственно, и носящая это имя — любовь, которую мы назовем наивной, простодушной; любовь, объединяющая двух молодых людей, как правило, довольно безликих. Она-то и становится стержнем интриги. Любовь служит осью, вокруг которой комические ситуации разыгрываются. И продолжается это вплоть до появления романтизма, который мы оставим пока в стороне.

Любовь — чувство комичное. Вершину искусства комедии определить нетрудно. Комедия в собственном смысле слова — в том смысле, в котором я здесь о нем говорю, — достигает своей вершины в одном, совершенно определенном шедевре

Шедевр этот возникает в тот поворотный момент истории, когда демонстрация связей между Оно и языком в форме подчинения языка власти Оно уступает место возникновению диалектических отношений между человеком и языком в форме слепой, замкнутой, что и находит свое окончательное выражение в романтизме. И это в определенном смысле необычайно важно, ибо романтизм, сам того не зная, оказывается введением, пока еще смутным, в ту диалектику означающего как такового, чьей развитой формой и явился впоследствии психоанализ. Но в той комедии, что мы называем классической, вершина была достигнута в тот момент, когда в комедии, о которой я говорю, комедии, которая написана была Мольером и называется Школа. женщин, проблема была поставлена чисто схематическим образом, ибо хотя речь в ней идет о любви, присутствует эта любовь лишь в качестве орудия удовлетворения.

Мольеру удалось найти для проблемы форму, которая задает ее матрицу. Прозрачность, с которой она сформулирована, сравнима разве что с теоремой Евклида.

Речь идет о господине по имени Арнольф. На самом деле соображения строгости вовсе не требуют, чтобы господин этот был во власти одной-единственной мысли. Так оно, пожалуй, действительно лучше — но лишь в том смысле, в каком метонимия, завладевая нашим вниманием, идет на пользу остроте. Мы с самого начала видим, что озабочен он лишь одним — как бы ему не стать рогоносцем. Это опасение — главная его страсть. Страсть не хуже любой другой. Все страсти равны, все в равной мере метонимичны. Принцип комедии и состоит как раз в том, чтобы их таковыми представить, то есть чтобы сосредоточить наше внимание на некоем оно, которое верит в свой метонимический объект безоглядно. Но то, что оно в него верит, не означает, что оно с ним связано, ибо одна из характерных для комедии черт состоит в том, что оно комического субъекта всегда, каково бы оно ни было, так и уходит нетронутым. Все, что в комедии происходит, ему как с гуся вода. Школа женщин заканчивается громким "Уф!" Арнольфа, хотя Бог свидетель — мучения ему довелось пережить нешуточные.

Попытаюсь вкратце напомнить вам, о чем идет речь. Арнольфа привлек в маленькой девочке ее "кроткий и степенный вид", который "внушил мне любовь к ней. когда ей было четыре года". Так выбрал он себе женушку, положив с тех пор раз и навсегда: Ты мояжена. Именно поэтому так волнуется он, когда видит, что ангелочка этого того и гляди у него похитят. Дело в том, что на данный момент она, утверждает Арнольф, уже жена ему, он уже закрепил за ней в обществе этот статус, дав тем самым вопросу поистине элегантное разрешение.

Арнольф, если верить его компаньону, некоему Хризальду, — человек просвещенный. Это так и есть. И вовсе не обязательно ему быть тем моногамным персонажем, о котором мы говорили вначале. Уберите моногамию — и перед вами останется воспитатель. Старики всегда занимались воспитанием молоденьких девушек и даже выработали в этом деле определенные принципы. Наш старец нашел очень удачный принцип, и состоит он в том, чтобы сохранять подопечную в состоянии полного идиотизма. Продумывает он и меры, которые призваны тому споспешествовать. "И вы не поверите, — говорит он другу, — до чего дошло дело: давеча, представьте себе, она спросила меня, ие делают ли детей через ухо!" Именно это и должно было бы на самом деле насторожить его. так как, имей его девочка о физиологии более здравые представления — как знать, может и не была бы она так опасна.