Жак Лакан - Образования бессознательного (1957-58)

Отец всемогущий, всесильный — это тот отец, который лишает. Это и есть второй такт — стадия, на которой остановился анализ Эдипа в эпоху, когда аналитики полагали, что все бедственные последствия комплекса обусловлены всемогуществом отца. Дальше этого второго такта ни у кого мысль не шла — никто не задумывался особо над тем, что кастрация, которая здесь совершается, лишает фаллоса не ребенка, а мать.

Третий такт — вот он: отец может дать матери то, что она желает, и может потому, что имеет это сам. Здесь-то и выступает, таким образом, фактор могущества в генитальном смысле этого слова — можно сказать, что отец является здесь как наделенный потенцией. В силу чего отношение матери к отцу переносится в реальный план.

Возможная идентификация с отцовской инстанцией оказалась здесь, таким образом, на протяжении трех тактов осуществленной.

В первом такте отцовская инстанция выступает покуда в форме завуалированной, неявной. И тем не менее в реальности этого мира, то есть, попросту говоря, в мире, отец существует — существует уже потому, что правит этим миром закон символа. В силу этого факта вопрос о фаллосе где-то в матери уже поставлен, и ребенку предстоит с вопросом этим столкнуться.

Во втором такте отец заявляет о себе своим обусловливающим лишение присутствием, заявляет постольку, поскольку является опорой закона, причем происходит это уже не в завуалированной форме, а посредством матери, которая и является фигурой, полагающей его в качестве того, кто задает ей закон.

В третьем такте отец обнаруживается, так как ясно становится, что он, отец, его имеет. Это и знаменует собой исход эдипова комплекса. Исход этот благополучен, если идентификация с отцом наступает именно в этом, третьем такте, где отец выступает как тот, кто его имеет. Идентификация эта называется Идеалом Я и вписывается в ту вершину символического треугольника, которую занимает ребенок. Происходит это по мере того, как на материнском полюсе начинает складываться все, что станет впоследствии реальностью, а на уровне отца начинается образование того, что станет впоследствии сверх-Я.

Таким образом, в третьем такте отец выступает как реальный и обладающий потенцией. Такт этот приходит на смену лишения, или кастрации, жертвой которых становится мать, которая предстает в воображении субъекта как находящаяся в воображаемом состоянии зависимости от отца. И по мере того, как отец выступает как тот, кто его имеет, он вбирается, интериоризируется объектом в качестве Идеала его собственного Я. Именно с этого момента и начинается — не будем забывать это — участие эдипова комплекса.

Что это означает? Это не значит, как вы понимаете, что вся полнота сексуальных возможностей оказывается у ребенка в распоряжении и он тут же начинает их применять. Напротив, он не применяет их вовсе — можно сказать, что в качестве исполнителя тех функций, что начали в нем пробуждаться, он оказался явно не на уровне. И все же, если положения, которые сформулировал Фрейд, имеют смысл, то все права на использование этих возможностей в будущем с этого момента у ребенка в кармане. Отцовская метафора играет здесь ту самую роль, оторую естественно с нашей стороны от метафоры ожидать: приходя к созданию и закреплению чего-то такого, что относится к разряду означающего, оно как бы сохраняется в этом разряде в видах на будущее, так что значение его должно сформироваться лишь позже. Все права на то, чтобы стать человеком, у ребенка уже есть, и если что-то впоследствии, в момент полового созревания, будет у него оспорено, то это непременно окажется связано с чем-то таким, что не вполне удовлетворяет метафорической идентификации с образом отца в том виде, в котором она сложится у него в ходе рассмотренных нами трех тактов.

Обратите внимание: это означает, что в той мере, в какой человек обладает мужественностью, он всегда является в той или иной степени своей собственной метафорой. Больше того, именно это и накладывает на термин "мужескость" ту печать смехотворности, с которой приходится так или иначе считаться.

И вот еще на что я хочу обратить ваше внимание: вы все знаете, конечно, что для женщины эдипов комплекс разрешается по-иному. Как подчеркивает сам Фрейд (прочтите его статью об угасании Эдипа), третий этап оказывается для нее гораздо проще. Ни в идентификации, нив сохранении прав на мужественность ей нужды нет. Что касается ее, то она знает, где он, она знает, куда пойти, чтобы его взять, и, зная, что это у отца, она и идет к тому, у кого он есть.

Это говорит еще и о том, в каком отношении женственность, настоящая женственность всегда имеет до известной степени измерение алиби. Настоящие женщины — в них всегда есть что-то шальное.

Это предположение я делаю исключительно для того, чтобы обратить ваше внимание на конкретное измерение этого развития.

Сегодня это, как вы сами чувствуете, всего-навсего диаграмма. Мы вернемся впоследствии к каждому из этих этапов и рассмотрим, что с каждым из них конкретно связано. В заключение я скажу несколько слов в оправдание использования мною термина метафора.

Обратите внимание: то, о чем здесь идет речь, — это в основе своей не что иное, как развернутая метафора, столь обычно возникающая на маниакальной почве. Ведь та формула метафоры, которую я только что вам предложил, имеет по сути дела в виду лишь одно — налицо две цепочки: заглавные Sверхнего уровня, которые суть не что иное, как означающие, а под ними подвижный сонм циркулирующих означаемых — подвижный, поскольку каждое из них готово в любой момент ускользнуть. Пришпиливание одного уровня к другому в точках крепления, о которых я говорил, — это чистой воды миф, так как пришпилить отдельно взятое означающее к отдельно взятому означаемому не удавалось еще никому. Зато пришпилить одно означающее к другому означающему и посмотреть, что это нам даст, можно запросто. А возникает в этом случае нечто новое, так же порою непредсказуемое, как непредсказуем продукт химической реакции, — образуется, собственно говоря, новое значение.

Отец является, в Другом, тем означающим, которым представлено

в нем существование места означающей цепочки, выступающей как закон. И располагается он, так сказать, над этой цепочкой.

Отец находится в метафизической позиции лишь постольку и ровно в той мере, в которой мать делает его фигурой, которая санкционирует своим присутствием само существование места закона как таковое. Для способов и путей, которыми это осуществляется, остается огромный простор, почему механизм этот и оказывается совместим с самыми различными конкретными конфигурациями отношений в семье.