Жак Лакан - Изнанка психоанализа (1969-1970)

Но людям хватает и этого. Прибавочное наслаждение можно имитировать, и на это находится немало охотников.

4

Пожелай я дать вам повод поразмышлять о том, где берет начало процесс, основы которого заложены в нашей науке, я бы посоветовал вам, поскольку я сам его недавно перечитал, взять в руки Сатирикон.

То, что сделал из него Феллини, мне пришлось по душе. Что ему никогда не простится, так это орфографическая ошибка — он написал Satyricon, хотя никакого у там нет, но, не считая этого, фильм вовсе не плох. Он не так хорош, как текст Петрония, потому что текст — это серьезно, когда читаешь, не зацикливаешься на образах и видишь, что за ними стоит. Одним словом, это прекрасный пример той разницы, что существует между господином и богачом.

Что в речах, каких бы то ни было, пусть даже самых революционных, действительно замечательно, так это то, что они никогда не называют вещи своими именами, как только что — робко, но это все, на что я способен — попробовал сделать ваш покорный слуга.

Время от времени я листаю книги, написанные экономистами. И мне ясно становится, насколько это для нас, аналитиков, интересно, так как то, что нам в анализе предстоит еще сделать, так это ввести понятие нового энергетического поля, нуждающегося в иных структурах, нежели физические — поля наслаждения.

Вы можете сколько угодно, будучи Максвеллом, искать общие формулы для термодинамического и электромагнитного полей — вы все равно безнадежно упретесь в поле гравитационное, и это забавно, так как с гравитационного поля все, собственно, и началось — но какая, в конце концов, для нас разница!

Что касается поля наслаждения — ему, увы, лакановским полем, никогда не бывать, так как у меня наверняка не достанет времени даже для выработки самых основ, а так хотелось бы — то на это счет нужно сделать несколько замечаний.

Мы открываем книгу Смита Богатство наций. Не только он, но все они, Мальтус, Рикардо и другие, ломали себе голову над этим вопросом — что оно, национальное богатство, собой представляет? Все они пытались дать определениепотребительской стоимости и, что немаловажно, меновой стоимости — Маркс не был первым, кто до нее додумался. Интересно, однако, то, что за все время существования экономистов никому даже в голову не пришло заметить — не говоря уж о том, чтобы сделать из этого выводы — что богатство, это собственность богача. Точно так же как психоанализ — я однажды уже говорил об этом — создан психоаналитиком, это принципиальная его черта, именно с психоаналитика и надо всегда начинать. Почему бы, говоря о богатстве, не начать с богача?

Через две минуты мне будет пора заканчивать, но я все же поделюсь напоследок одним наблюдением, непосредственно из аналитического опыта не вытекающим — каждый из вас может его сделать самостоятельно.

Богатый имеет собственность. Он покупает, покупает все, во всяком случае — много. Но я хотел бы, чтобы вы задумались над одним обстоятельством — а ведь он не платит.

Люди воображают, будто он платит — повод к этому дают подсчеты, связанные с преобразованием прибавочного наслаждения в прибавочную стоимость. Но ведь любому известно, что прибавочная стоимость эта — он ее регулярно себе отчисляет. Прибавочное наслаждение в обращении не участвует. И есть, в частности, одна вещь, которую он уж точно не оплачивает никогда — это знание.

Если посмотреть на вещи со стороны прибавочного наслаждения, ясно будет, что одной энтропией дело здесь не обходится. Есть еще кое-что, и нашелся человек, который обратил на это внимание. Дело в том, что знание — оно предполагает эквивалентность между этой энтропией, с одной стороны, и информацией, с другой. Это, конечно, не одно и то же, и все не так просто, как г-н Брийуин себе представляет.

Богач является господином постольку лишь — в связи с этим я вас к Сатирикону и отсылаю — поскольку он себя выкупил. Господа, которых мы в античном мире встречаем, не были деловыми людьми. Посмотрите как к этими последним относится Аристотель — они ему омерзительны.

Напротив, когда раб уже выкуплен, господином он является лишь постольку, поскольку начинает всем рисковать.

103

Именно так представляет дело в Сатириконе не кто иной, как Трималхион собственной персоной. Почему он, разбогатев, может все купить, не платя? Потому что наслаждение его никак не касается. Он повторяет совсем не его. Он повторяет собственный выкуп. Он выкупает все, точнее — все, что попадается ему на глаза, он немедленно выкупает. Из него вышел бы хороший христианин. Быть выкупленным — это его судьба.

Но почему люди позволяют богатому себя покупать? Потому что то, что он вам дает, причастно его сущности как богача. Покупая у богатого, у развитой нации, вы верите — в этом смысл национального богатства и есть — что вы поднимаетесь до уровня богатой нации сами. Беда лишь в том, что в сделке этой вы теряете ваше знание — то самое, что вам давало ваш статус. Его, знание это, богатый получает в придачу. Проще говоря, бесплатно.

То, что я хотел вам сегодня сказать, подошло к концу. Я сформулирую лишь, напоследок, один вопрос — что происходит, когда на уровне, где главная роль принадлежит богатому, тому, для кого знание служит лишь механизмом эксплуатации, активируется и поднимает свой голос то, что имеет отношение к избыто(чно)му наслаждению, к а? Это и является, в каком-то смысле, тем самым, на что функция аналитика способна впервые пролить хоть какой-то свет.

В чем суть этой функции, я в следующий раз попытаюсь вам объяснить. Не в том, разумеется, чтобы сделать этот элемент элементом господства.

На самом деле, все строится, как вы убедитесь, вокруг неудачи.

// февраля 1979 года.

ПО ТУ СТОРОНУ ЭДИПОВА КОМПЛЕКСА

Господствующее означающее

предопределяет кастрацию.

Наука, миф, бессознательное.

Дора и ее отец.

Ненужный Эдип.

Вам начинает казаться, должно быть, что изнанка психоанализа — это то же самое, о чем говорю я в этом году как о дискурсе господина.

Я делаю это не случайно, так как у дискурса господина есть уже в философской традиции определенный кредит доверия. Однако под тем углом зрения, под которым я пытаюсь его рассматривать, он предстает несколько иначе, так как в нашу эпоху появилась, наконец, возможность выделить его в более или менее чистом виде — появилась благодаря тому, с чем мы непосредственно имеем дело, имеем дело на уровне политики.

Я хочу сказать этим, что он содержит в себе все, даже то движение, что принимает себя за революцию или, точнее, то, что называют романтически Революцией, с большой буквы. Дискурс господина, собственно, революцию и завершает, замыкая собою круг.