Томас Сас - Фабрика безумия

Важно помнить о том, что большинство людей, у которых диагностируют физическую болезнь, чувствуют себя больными и считают себя больными. В то же время большинство людей, у которых диагностировали душевную болезнь, не чувствуют себя больными и таковыми себя не считают. В качестве примера рассмотрим гомосексуалиста. Как правило, он не чувствует и не считает себя больным. Следовательно, он не ищет помощи врача или психиатра. Все это, как мы видели, повторяет ситуацию с участием ведьмы. Как правило, она не чувствует себя особой грешницей и не считает себя ведьмой. Следовательно, она не ищет помощи инквизитора. А раз психиатр имеет именно такого «пациента», а инквизитор — такого прихожанина, каждому из них требуется власть для того, чтобы навязать свою «заботу» не желающему ее индивиду. Государство наделяет психиатра такой властью, подобно тому как церковь наделяла ею инквизитора.

Однако это не единственно возможные и не единственные реально существующие отношения между психиатрами и пациентами или священниками и прихожанами. Некоторые из них являются и являлись целиком добровольными и основанными на обоюдном согласии. Обсуждение концепции гомосексуальности как болезни (и душевной болезни в целом) сводится, короче говоря, к двум вопросам (и нашим на них ответам). Первый: должны ли психиатры иметь право расценивать гомосексуальность как болезнь (как бы она ни диагностировалась)? Отвечаю: конечно должны. Если такая концепция поможет им, они станут богаче, а если она поможет пациентам, они станут счастливее. Второй: должны ли психиатры обладать правом, опираясь на союз с государством, навязывать свое определение гомосексуальности как болезни несогласным с ним клиентам? Отвечаю: разумеется, нет. Свои доводы в защиту этого мнения я уже представил достаточно широко [582] См.: Szasz Т. S. Scientific method and social role; Alcoholism: A socioethical perspective; а также Law, Liberty, and Psychiatry. Я не заявляю об оригинальности своей позиции в отношении гомосексуальности. Не я единственный придерживаюсь такого взгляда. Роберт Линднер, широко известный немедицинский психоаналитик, пишет: «...когда внешний лоск сорван с нашей современной системы защиты векового конфликта полов, открывается все та же враждебность по отношению к извращенцу и к его образу жизни, которая всегда традиционно сопутствовала западному обществу. То, что сейчас мы употребляем такие термины, как „больной” и „неприспособленный” по отношению к гомосексуалистам, как мне представляется, весьма мало изменило господствующее отношение к ним. На самом деле, я считаю, что именно эти термины разоблачительно свидетельствует о нашей нынешней враждебности к гомосексуалистам и о позорных сексуальных претензиях, которые мы к ним имеем, поскольку в современном словаре такие слова обозначают нонконформизм тех, для кого они предназначены, а нонконформизм представляет собой главный, возможно, единственный грех нашего времени» (Lindner R. Must You Conform, pp. 32—33). . Психиатры, а также все те, кто. призывает принять концепцию гомосексуализма как болезни (то же касается и других разновидностей человеческого поведения), очень часто высказываются по первому вопросу, то есть какого рода болезнь имеется у предполагаемого «пациента». Однако, как правило, сознательно и непреднамеренно, они озабочены вторым вопросом: как контролировать или «корректировать» (используя терминологию Мэрмора) предполагаемую «болезнь» пациента. Президент «Общества Маттачин», крупнейшей в США организации гомосексуалистов, справедливо предупреждает: «когда врачи рвутся к газетным колонкам с дикими заявлениями о том, что они „отыскали лечение” от гомосексуальности, они не служат гомосексуальному индивиду. В действительности они делают нечто прямо противоположное: они взвинчивают все общество, усугубляя давление на гомосексуалиста... „Излечение”, по их мнению, будет своего рода „окончательным решением” проблемы гомосексуальности» [583] Leitsch D. The psychotherapy of homosexuality: Let's forget Jocasta and her little boy // Psychiat. Opin. 1967. 4: 28—35 (June), p. 35. .

Наше отношение к концепции гомосексуальности как болезни и к общественному контролю за ней при помощи медицины станет куда более ясным, если мы приложим к ней свой опыт, связанный с концепцией гомосексуальности как ереси и общественным контролем за ней при помощи религии. Действительно, параллель между двумя наборами теоретических понятий и общественных санкций нужно расширить лишь немного — для того, чтобы включить одно дополнительное соображение касательно правомерности или неправомерности сочетания религиозных или медицинских идей с политической властью.

Если верно то, что Бог награждает правоверных христиан вечным блаженством в загробной жизни, не достаточно ли такого обещания для того, чтобы обеспечить истинную веру? Почему государство должно использовать свою полицейскую власть для того, чтобы принуждать к религиозной вере неверующих, если такие еретики, предоставленные самим себе, все равно не избегнут вечного проклятия? В прошлом ревностные христиане отвечали на этот вопрос, заявляя о своей безграничной любви к «заблудшим» собратьям, которых они обязаны были «спасти» от их ужасной судьбы. Поскольку язычников обыкновенно не удавалось спасти одним только увещеванием, применение силы, оправданное высокой теологической целью, казалось вполне уместным.

Будучи свидетелями трагических последствий такой логики, проведенной в повседневную жизнь, основатели Американской республики вновь утвердили классическое различие между истиной и властью и постарались воплотить это различие в соответствующих политических учреждениях. Отцы-основатели утверждали, что если христианские религии «истинны» (во что многие из них верили), то их ценность и значение (или ценность и значение других религий) должны будут проявить себя благодаря разумно мыслящим людям (они полагали людей в целом разумно мыслящими). Допуская возможность ошибок в религии, они отказались закреплять какую-либо религию в качестве единственно верной. Иными словами, они сочли, что в религиях могут быть ошибки, что людям следует дать возможность свободно разбираться в них и свободно действовать, исходя из своего опыта. Результатом стало уникальное американское представление об отделении церкви от государства. Это представление, целиком направленное на предотвращение доступа официальных хранителей церковных догматов к полицейской власти государства, закреплена в Первой поправке к Конституции США, гласящей, что «...Конгресс не может принимать закон, относящийся к установлению той или иной религии или запрещающий свободное отправление...».