Жак Лакан - Инстанция буквы в бессознательном (сборник)

Итак, к воображаемой форме ностальгии, потерянного или грядущего Рая, другое Место несводимо; что там можно найти, так это рай детских Любовей, где такой бывает бодлер, что не дай Бог!

К тому же, чтобы не оставить у нас никаких сомнений, Фрейд использовал для обозначения этого места бессознательного термин, который некогда поразил его у Фехнера (человек этот вовсе не был в своем экспериментализме таким органицистом, каким его рисуют наши учебники): ein anderer Schauplatz, другая сцена. В основных работах Фрейда термин этот появляется двадцать раз.

Теперь, окропив наши умы каплями этой живительной влаги, мы можем обратиться к научной формулировке отношения субъекта к Другому.

2. Дабы «внести ясность» и облегчить страждущие души, мы выразим это отношение с помощью ранее предложенной нами и упрощенной здесь схемы L.

(Два горизонтальных отрезка друг под другом: [S,a] и [a',A]; a' и a соединены).

Схема L

Схема эта иллюстрирует тот факт, что состояние субъекта (невроз или психоз) зависит от того, что происходит в Другом (А). То, что там происходит, артикулировано как дискурс (бессознательное — это дискурс Другого), синтаксис которого Фрейд пытался определить, пользуясь теми отрывками его, которые в некоторые исключительные моменты — в снах, оговорках, остротах — становятся нам доступны.

Какой интерес представлял бы для субъекта этот дискурс, если бы он в нем не участвовал? И он действительно участвует в нем, распределенный по четырем углам нашей схемы: S, его тупое и внеязыковое существование; а, его объекты; а', его эго, т. е. то в его форме, что в этих объектах отражено; А, место, где может возникнуть для него вопрос о его существовании.

Ибо анализ на опыте знает ту истину, что для субъекта встает вопрос о собственном существовании — встает не только под личиной страха, вызываемого им на уровне эго и являющегося лишь одним из многих его спутников, но и в качестве артикулированного вопроса «Кто я?», касающегося пола субъекта и случайности его появления в бытии, т. е. того, мужчина он или женщина, с одной стороны, и его возможности не быть, с другой, причем обе эти тайны сопрягаются воедино, опутывая субъект символикой рождения и смерти. Состояния напряжения и неопределенности, те фантазмы, с которыми аналитик имеет дело, как раз и свидетельствуют ему о том, что вопрос о собственном существовании не просто омывает субъект, поддерживает, заполняет и даже разрывает его, но — мало того — выступает при этом в качестве элементов конкретного дискурса, в котором вопрос этот артикулируется в Другом. Ибо феномены, о которых мы говорили, приобретают постоянство симптомов, могут быть прочтены и исчезают после дешифровки лишь постольку, поскольку укладываются в речевые фигуры этого дискурса.

3. Мы вынуждены, таким образом, настаивать на том, что вопрос этот не возникает в бессознательном безмолвно, а ставится в нем под вопрос, т. е. что до любого анализа он уже артикулирован в подсознательном в каких-то дискретных элементах. Это чрезвычайно важно, так как это те самые элементы, которые лингвистический анализ требует изолировать в качестве означающих и которые функционально предстают здесь в чистом виде как с самой невероятной, так и с самой правдоподобной стороны:

— с самой невероятной, так как оказывается, что цепочка их сохраняет по отношению к субъекту чужеродность не менее радикальную, чем затерянные в пустыне и еще не расшифрованные иероглифы;

— с самой правдоподобной, поскольку лишь здесь недвусмысленно выступает на поверхность их функция, состоящая в том, чтобы вводить в означаемое значение путем навязывания ему своей собственной структуры.

Ибо борозды, которые прокладывает означающее в реальном мире, будут, конечно же, тяготеть к уже имеющимся в нем, как сущем, разрывам, стремясь эти разрывы расширить, в результате чего всегда может остаться место сомнению: а не следует ли означающее законам означаемого?

Совершенно иначе, однако, обстоит дело на том уровне, где под вопрос ставится не место субъекта в мире, а само существование его в качестве субъекта; вопрос этот, касающийся вначале только его, распространится затем как на отношение его к объектам внутри мира, так и на существование самого мира, поскольку за пределами своей собственной сферы и это последнее может оказаться под вопросом.

4. При исследовании бессознательного Другого, в котором Фрейд служит нам проводником, важно усвоить, что ни протоморфное изобилие образов, ни вегетативные выросты, ни животные ауры, излучаемые трепещущей жизнью, контуров нашего вопроса нимало не проясняют.

В этом и состоит главное отличие воззрений Фрейда от школы Юнга, которая к этим формам привязывается, именуя их Wandlungender Libido. Поскольку, пользуясь соответствующей техникой (в которой главное место принадлежит созданиям воображения — снам, рисункам и т. д.), формы эти можно воспроизвести в каком-то определенном месте, они вполне могут оказаться на первом плане особой системы мантики. Место их воспроизведения обозначено на нашей схеме линией а — а', изображающей на ней ту завесу нарциссического миража, которая как нельзя лучше служит для соблазна и удержания всего того, что в ней отражается.

Эта мантика оказалась для Фрейда неприемлемой потому, что она не учитывала ведущей роли означающей артикуляции, которая действует сообразно своему внутреннему закону и материалу, чья бедность над ним властна и от него неотъемлема.

И в той мере, в какой, силой фрейдова слова (пусть искалеченного), стиль этот в среде, еще продолжающей считать себя ортодоксальной, все еще сохраняется, сохраняется и глубокое различие между двумя школами, хотя при нынешнем положении дел ни одна из них это расхождение объяснить не способна. В результате уровень их практики сведется в ближайшее время к расстоянию, отделяющему грезы Альпийские от грез Атлантических.

Используя формулу, столь полюбившуюся Фрейду в устах Шарко, можно сказать, что «это не мешает Другому существовать» на своем месте А.

Попробуйте убрать его оттуда, и человеку даже в положении Нарцисса будет не удержаться. Анима , словно привязанная на резинке, вновь возвращается к анимусу , а тот — к животному [animal], которое, между S и а, поддерживает со своим Utnwelt'ом «внешние отношения» значительно более тесные, чем наши. При всем том нельзя сказать, что с Другим у него никаких отношений нет — они есть, но проявление свое находят лишь в спорадических вспышках невротического характера.

5. Схема L, т. е. схема проблематизации субъекта в его существовании, имеет комбинаторную структуру, которую не следует путать с ее пространственным аспектом. В силу этой структуры она и является тем самым означающим, которое должно артикулироваться в Другом — в частности, в его топологической позиции в качестве четвертого термина.