Жак Лакан - Инстанция буквы в бессознательном (сборник)

То, что фаллос — означающее, предполагает, что субъект имеет к нему доступ лишь на месте Другого. Но само это означающее присутствует лишь в скрытом виде и в качестве основания желания Другого, и поэтому именно это желание Другого, как таковое, полагается субъекту признать, т. е. другого, поскольку он также является субъектом, разделенным расколом {Spaltung) означающего.

Такая функция фаллоса как означающего подтверждается резкими проявлениями в психологическом генезе.

Прежде всего, более точную формулировку получает кляйновский факт, что изначально ребенок считает, что мать «содержит» фаллос.

Однако упорядочивается развитие лишь в диалектике запроса любви и испытания желания.

Запрос любви может лишь чахнуть от желания, означающее которого ему чуждо. Если желанием матери является фаллос, то ребенок хочет быть фаллосом, чтобы удовлетворять этому желанию. Так разделение, присущее желанию, уже дает о себе знать, будучи испытанным в желании Другого, где это разделение противостоит удовлетворению субъекта тем, что он может представить Другому имеющееся у него нечто реальное, соответствующее этому фаллосу, поскольку для запроса любви, требующего, чтобы субъект им был, безразлично, что он имеет, а что нет.

Как показывает клиника, это испытание желания Другого имеет решающее значение не в том, что субъект узнает, имеет ли он реальный фаллос, — а в том, что он обнаруживает его отсутствие у матери. Вот момент опыта, без которого не может стать действенным никакое последствие, относящееся к комплексу кастрации, будь оно симптоматическим (фобия) или структуральным (Penisneid). Здесь обозначается сопряжение желания, поскольку меткой его является фаллическое означающее, с угрозой или ностальгией иметь недостающее.

Конечно, будущее такого ряда зависит от закона, введенного в него отцом.

Однако руководствуясь функцией фаллоса, можно наметить структуры, которым будут подчинены отношения между полами.

Скажем, что такие отношения станут вращаться вокруг «быть» и «иметь», относящихся к означающему, фаллосу, и поэтому приводящих к противоречивому эффекту, с одной стороны, придавая реальность субъекту в этом означающем, а с другой — ирреа-лизуя отношения, подлежащие означиванию.

Это происходит благодаря вмешательству кажимости, которая замещает «иметь», чтобы защитить его, с одной стороны, и — чтобы скрыть его нехватку в другом, и которая, как следствие, целиком проецирует в комедию идеальные или типичные проявления в поведении каждого из полов вплоть до завершающего акта совокупления.

Такие идеалы черпают мощь из запроса, который они властны удовлетворить и который всегда есть запрос любви с его дополнением сведения желания к запросу.

Какой бы парадоксальной ни казалась эта формулировка, мы скажем, что женщина, именно для того, чтобы быть фаллосом,

т. е. означающим желания Другого, отбрасывает главную часть своей женственности, а именно, все ее атрибуты в маскараде. Потому, что она не есть, как она это понимает, существо желаемое и в то же время любимое. Но, что касается ее собственного желания, она находит его означающее в теле того, кому адресован ее запрос любви. Конечно, не следует забывать, что благодаря функции означающего орган, в нее облаченный, приобретает ценность фетиша. Но результат для женщины остается тот же: на одном объекте сходятся опыт любви, который как таковой (см. выше) в идеале лишает ее того, что дает, — и желание, обретающее здесь свое означающее. Поэтому можно видеть, что отсутствие удовлетворения, свойственного сексуальной потребности, т. е. фригидность, у нее относительно более терпимо, a Verdran-gung, присущее желанию, меньше, чем у мужчины.

У мужчины, напротив, диалектика запроса и желания порождает эффекты, которые Фрейд с лишний раз восхищающей нас точностью поместил на тех самых стыках, к которым они принадлежат, под рубрикой специфического унижения [Erniedrigung] любовной жизни.

Если мужчине действительно удается удовлетворить в отношении к женщине свой запрос любви настолько, насколько означающее фаллоса конституирует ее как дающую в любви то, чего она не имеет, — наоборот, его собственное желание фаллоса заставит появиться его означающее в остающейся склонности к «другой женщине», которая может означать этот фаллос в различных планах, будь то девственница или проститутка. Отсюда вытекает центробежная тенденция полового влечения в любовной жизни, благодаря которой у него гораздо хуже выносима импотенция, и в то же время гораздо более значительно присущее желанию Verdrangung.

Вовсе не следует, однако, делать вывод, будто судьба неверности, которая могла бы показаться здесь конституирующей для мужской функции, есть его особенность. Ведь если приглядеться, точно такое же раздвоение можно обнаружить и у женщины, с тем лишь отличием, что Другой Любви как таковой, поскольку он лишен того, что дает, бывает плохо заметен в обратном движении, где он заменяется бытием того же мужчины, атрибутами которого она дорожит.

Можно к тому же добавить, что мужская гомосексуальность, соответствуя фаллической метке, конституирующей желание, сама конституируется на его обороте, — а женская гомосексуальность, напротив, как показывает наблюдение, ориентирована разочарованием, усиливающим обратную сторону запроса любви. Такие замечания стоило бы изложить более подробно, вернувшись к функции маски, поскольку она главенствует в идентификациях,

в которые разрешаются отвержения запроса.

Факт, что женственность находит себе убежище под такой маской благодаря факту Verdrangung, присущего фаллической метке желания, приводит к тому интересному следствию, что у человека само мужское щегольство кажется женственным.

Соответственно, угадывается основание той никогда не разъяснявшейся детали, в которой лишний раз отражается глубина интуиции Фрейда: а именно, почему он считает, что есть лишь одно libido, причем, как можно судить по его тексту, понимается оно как мужское по природе. Функция фаллического означающего ведет здесь к его наиболее глубокому отношению: тому, посредством которого воплощали в нем в Древности Νοΰς Λόγος.

Настоящий текст представляет собой запись доклада, произнесенного на состоявшейся в Руомоне 19–23 сентября 1960 года по инициативе «Международного философского коллоквиума» конференции «Диалектика», в которой я участвовал по приглашению Жана Валя.

Дата этого доклада, прочитанного за месяц до конгресса в Бонвале, на который была представлена мною работа «Положение бессознательного», как раз и подвигла меня на его опубликование, позволяя лишний раз засвидетельствовать, что устное изложение учения всегда предшествовало у меня его публикации.