Анна Фенько - Люди и деньги

Конечно, по мере эволюции правящего класса его самосознание менялось, причем в первую очередь эти изменения касались осознания внутренних противоречий между его реальным положением собственника и пустотой формальных определений собственности как «общественной», «социалистической», «государственной».

Проблемы стали возникать тогда, когда необходимо было конвертировать свое привилегированное положение в неотчуждаемые материальные ценности. Этому и служили институты теневой экономики, мафии и коррупции, позволявшие гражданам с помощью эффективного использования части «общественной собственности» получать «нетрудовые доходы», а государственным чиновникам, закрывающим на это глаза, превращать свою власть в деньги.

Другой проблемой была невозможность передачи по наследству материальных преимуществ, предоставляемых высоким местом в социальной иерархии: как только руководителя увольняли с занимаемой должности, он терял свою служебную машину, дачу, квартиру и даже право пользоваться поликлиникой. Чтобы гарантировать своим детям сохранение привычного уровня жизни и потребления, необходимо было обеспечить им столь же высокие должности. А подобная «семейственность» также противоречила коммунистической идеологии.

Приходилось создавать для них новые привилегированные сферы деятельности (дипломатия, внешняя торговля, аналитические отделы и институты при ЦК КПСС и т. п.), в результате чего партийно-хозяйственный аппарат непомерно раздувался, и население, занятое на неэффективном полуфеодальном производстве, было уже не в состоянии его прокормить.

Одной из тайных пружин «перестройки», начавшейся в середине 1980-х под лозунгом «борьбы с привилегиями», было как раз недовольство младшего поколения советских руководителей эфемерностью своих привилегий, невозможностью их приватизации, капитализации и наследования. Одним из ее результатов стало разгосударствление собственности и ее переход в руки тех, кто ею фактически распоряжался, но не владел.

Другим результатом реформ стал выход правящего класса из своеобразного подполья, в котором он просидел все 70 лет советского строя. Собственность, перестав быть коллективной, получила хозяина, который больше не был скромным невидимкой, подпольным миллионером Корейко. Он стал вести себя как хозяин — сорить деньгами, закатывать пиры, покупать заводы, газеты, пароходы, телевизионные каналы и политические партии.

Когда страна, наконец, увидела этого нового представителя социльно-экономической элиты (будь то «красный директор», «новый русский» из бывших «братков» или «олигарх» из бывших комсомольских лидеров), он ей страшно не понравился. Это нормально: классовая вражда существует в любом обществе, и представители разных классов вовсе не обязаны друг друга любить. К тому же откуда было взяться привычке к мирному сосуществованию классов в обществе, до этого несколько десятилетий считавшемся бесклассовым?

В обществах, где современная классовая структура складывалась на протяжении столетий, существуют свои механизмы регулирования классовой враждебности, зависти, неприязни. Представители высших классов не только обосновывают свое привилегированное положение определенной классовой идеологией, моралью и ценностями, но и заключают «социальный контракт» с представителями других классов, беря на себя дополнительные обязательства в области благотворительности, социальной помощи, осуществляя финансирование некоммерческих научных и культурных проектов. И тем не менее богатых продолжают не любить, приписывая им разнообразные пороки и стараясь всячески дискредитировать их привилегированное положение.

Одной из стратегий, к которым прибегают представители высших классов, чтобы «смягчить» социальную напряженность, является легитимизация своего привилегированного положения ссылками на его «традиционность». В сознании обывателя все, что существовало «испокон веков», автоматически наделяется правом на существование, в том числе и социальное неравенство.

Понятие «старых денег» родилось в Великобритании и было связано с распространившейся в XVIII веке практикой продажи титулов за деньги. Именно таким образом становились аристократами финансисты и предприниматели «периода первоначального накопления капитала». Разумеется, традиционная аристократия, владевшая землями со времен Средневековья, относилась к «выскочкам» с презрением.

Убеждение, что «старые» деньги, полученные в наследство, имеют больше ценности, чем заработанные лично, до сих пор составляет суть британского менталитета. Поэтому для британцев богатство не является ценностью само по себе, а представляет собой «пропуск» в высшее общество с его особым жизненным стилем. Только 7 % британских богачей относятся к категории self-made men. Остальные получили свое богатство по наследству.

Среди современной британской социально-экономической элиты выделяются три основные группы:

♦ традиционная аристократия, то есть титулованные землевладельцы;

♦ потомки лондонских финансистов XIX века, создавших крупные компании;

♦ наследники предпринимателей из Северной Англии, разбогатевших на текстильной промышленности.

Все они исповедовали англиканство и отдавали детей в одни и те же школы и университеты. В результате между этими группами возникла тесная связь, а к началу XX века они полностью слились и образовали так называемый класс собственников (Rubinstein, 1987).

Типичный английский миллионер живет в загородном поместье (оно у него, как правило, не единственное), держит слуг, включая горничных, садовников, личного врача и парикмахера. Он тратит деньги на произведения искусства, лошадей, яхты и путешествия, которые кажутся экзотическими всем, кроме самих британцев. Для них Индия и Южная Африка — скорее предмет ностальгии по былой имперской мощи.

Образ жизни богатых англичан подчинен множеству ритуалов. Они включают в себя регулярное появление на балах и обедах, аристократические виды спорта (охоту и поло), присутствие на ежегодных скачках в Эскоте и Уимблдонском турнире.

Британское высшее общество образует замкнутую касту, скрепленную родственными связями, браками и участием в совместных финансовых предприятиях. Доступ в их узкий круг символизируется членством в привилегированных закрытых клубах. В этот мир почти невозможно проникнуть извне.