Дмитрий Узнадзе - Психология установки

Для разрешения этого вопроса мы обратимся к некото­рым из данных, обнаружившихся в процессе самих опытов. Прежде всего обращает на себя внимание значительная раз­ница между обеими категориями испытуемых: в то время как одаренные артистическими способностями лица легко разре­шают предложенную им задачу представить разрешение, скажем, в смысле, противоположном данному, лица, не име­ющие отношения к театральному искусству, в большинстве случаев достигают этого или с большим затруднением, или вовсе отказываются от этой задачи. Большинство испытуе­мых этой второй группы чувствуют необычайно сильное на­пряжение при ее разрешении: «Собираю все силы»... «Не­обычайное напряжение»... «Знаете, устал необычайно!»... «Сердце утомилось!» — говорят испытуемые этой категории. И если в конце концов им все же удается разрешить задачу, то это лишь после достаточно длинного ряда попыток — лишь после 15-26 экспозиций, в то время как для лиц дру­гой категории достаточно бывает 3-5 экспозиций.

Словом, мы можем повторить, что, в то время как сцени­чески одаренные лица легко разрешают такого рода задачи, обыкновенные испытуемые оказываются сравнительно бес­сильными сделать это.

Очень существенно отметить, как проходит этот процесс у лиц, которым он удается сравнительно легко. В тех случа­ях, в которых предложенная задача осложняется специаль­ными условиями опытов, испытуемый отмечает трудность ее разрешения. Для характеристики способа ее разрешения, к которому прибегают испытуемые этой категории — сцени­чески одаренные лица, — эти случаи представляют для нас специальный интерес.

Испытуемый фиксирует требуемое в задаче представ­ление, но вдруг неожиданно оно выпадает, и испытуемый остается на некоторое время ни с чем, пока не сумеет снова вызвать к жизни нужное представление: «Опять выключи­лась!... Снова включилась!» — говорит одна артистка. «Пой­мал было, но опять ускользнуло!... есть! опять чувствую тя­жесть!» — говорит другой испытуемый.

Таким образом, мы видим, что действительно, несмотря на значительные усложнения в условиях опытов, они проте­кают для испытуемых данной категории, вообще говоря, лег­ко, несравненно легче, чем для лиц, не имеющих отношения к сцене.

Это дает нам возможность судить, в чем заключается раз­ница в поведении обеих групп наших испытуемых. Мы ви­дим, что одна группа их — способные к сцене лица — сравни­тельно легко настраиваются к разрешению задачи, легко ак­тивируют в себе что нужно (для них достаточно бывает 3-5 экспозиций, чтобы вызвать в себе требуемое представле­ние), легко вырабатывают представление, которое от них требуется. С другой стороны, и способ вы работки этого пред­ставления у них специфический: они «включаются» или «выключаются» вовсе, они «имеют» или совершенно не име­ют его. Одним словом, впечатление таково, что представле­ние это или имеется у них в готовом виде, или его вовсе нет до тех пор, пока оно опять сразу не появится.

Это обстоятельство достаточно хорошо характеризует природу этих представлений. Нужно полагать, что это — пси­хические акты, достаточно определенно отличающиеся от того, чем руководствуются в своем поведении в этих опытах испытуемые — не работники сцены. Если они, скорее всего, пользуются в своем поведении актами мысли, или идеями, как мы предпочитаем называть их, то одаренные сценически­ми способностями лица обращаются при разрешении сто­ящих перед ними задач, как правило, не к актам мысли, а к живым, индивидуальным образам, ко вполне определенным представлениям, возникающим и действующим у них как целостные образы, которые или присутствуют в сознании в своей завершенной целостности, или же их вовсе нет там, — т. е. к переживаниям, аналогичным недифференцированным представлениям наших сновидений. Этим они в корне отли­чаются от того, что имеется в этих случаях у наших обыкно­венных испытуемых, не обладающих специфической одарен­ностью к артистической деятельности. Мы могли бы корот­ко в следующих словах сформулировать различие между ними: в то время как у лиц, одаренных к сценической дея­тельности, в ситуации наших опытов возникают индивиду­ально определенные образы или «живые» недифференциро­ванные представления, у других в тех же случаях появляют­ся идеи или мысли, которые начинают определять их деятельность через соответствующие формы установки.

Конечно, нельзя сомневаться, что и первая группа наших испытуемых не лишена способности «мыслить», что в соответствующих условиях и она может демонстрировать эту свою способность, но в данном случае условия опыта таковы, что они стимулируют у них скорее активность образуемого представления, чем более или менее обобщенных процессов мысли» Если же с другой группой испытуемых этого не слу­чается, если у них активируется не способность к конкретно­му представлению, а скорее в какой-то мере отвлеченная мысль, то нужно полагать, что это происходит просто пото­му. что образное представление у этих лиц актуально не в та­кой степени, как это имеет место у первой категории испы­туемых.

Итак, мы видим, что результаты экспериментов на стиму­лирование установки на основе представления показывают, что в то время как у сценически одаренных лиц в этом случае действительно выступают индивидуальные, конкретные об­разы представлений, у обыкновенных испытуемых в дело вступают сравнительно более обобщенные психические пе­реживания.

1. Мышление протекает на базе объективации.Мы знаем, что представление, которое можно констатировать у животных, еще чаще бывает, конечно, у человека. Характер­ной особенностью этого психического акта является прежде всего то обстоятельство, что он непосредственно, т. е. в самом переживании субъекта, никогда не противопоставляется акту восприятия: и представление и восприятие — оба они пе­реживаются как данность объекта. Что же касается вопроса о том, актуальна ли эта данность, то это остается здесь в пол­ной мере вне внимания, вроде того, как это бывает, например, в состоянии сновидения, когда переживание восприятия и представления возникает на базе актуальной установки.

Но мы видели выше, что на человеческой ступени разви­тия случается нередко, что субъект становится перед каким- нибудь часто непреодолимым препятствием. В результате этого поведение сто теряет способность развиваться дальше и субъект оказывается вынужденным остановиться, отка­заться от продолжения импульсивных актов поведения. Но если в аналогичных случаях животное действительно пре­кращает данное поведение, с тем чтобы перейти на новую его разновидность, то относительно человека этого нельзя ска­зать — он не потому прекращает акт текущего поведения, что думает окончательно отказаться от него. Нет! Приостано­вить, прекратить эти акты он решается лишь потому, что этим он надеется получить возможность их дальнейшего ус­пешного продолжения. Приостановить, прекратить акты сво­его поведения вовсе не означает в данном случае полной от­мены деятельности субъекта. Напротив! Здесь, как мы виде­ли выше, зарождается новый своеобразный слой активности, дающий возможность успешного продолжения дальнейшей деятельности. А именно: на данной ступени поведения про­исходит повторное переживание или, правильнее, объекти­вация возникшего препятствия. Приостановить процесс те­кущего поведения, прекратить его активность необходимо именно для того, чтобы получить возможность такого рода повторного переживания.