Дмитрий Соколов - Магическая медицина

Как я могла так погрязнуть в идее собственной непривлекательности и никчемности? Настолько, чтоб начать ненавидеть свою жизнь??? Ведь всё так просто. Принимаешь — значит, позволяешь владеть собою. А чем же ещё может мужчина защититься от ревности? От страха, что эта Женщина может исчезнуть из его жизни? Приняла — растворись во мне, стань моей тенью!!! Спутница и рабыня. Возлюбленная и возлюбившая. Почему так переплетаются эти части меня?

Почему я так редко играю в объект восхищения? Почему я принимаю то, с чем не мирятся другие? Почему я не требую? Почему не заявляю бесконечно о своих капризах, так плотно вписанных в нашем обществе в образ привлекательной женщины?

Потому что это лишь игры. Игры, стремящиеся к тому, чтобы мы умирали, так и не познав близости и единства. Искушение славой или ничтожностью. Искушение быть принцессами, недоступными и требующими подвига. А что в этом такого действительно женственного???

Господи, как же всё просто! — моя инаковость заключается исключительно в том, что я отличаю любовь от игры, и окунаюсь в то, чего другие боятся.

Соблазнительность? Ну нет, ведь это просто доказывание себе своего превосходства над другими. Меня все хотят, потому что я красавица и заявляю об этом каждым своим мгновением! — мне трудно представить себе большую чушь. Я не стану этого заявлять. Я это имею. Я с этим живу. И я не стану тратить время, которого и так мало для близости на то, чтобы соблазнять ради соблазна, искушать ради искушения.

Уверенность в себе? Вот эта, позиционируемая как да, такая я вот распиздатая и хуй с вами, если вам чё-то не нравится?! Нет. Нет никакой уверенности. Есть только волны энергии, плывущие по миру. Я чувствую их, я пропускаю их через себя, они прокатываются по моему телу, и оставляют мокрые пятна на трусиках. Потому что возбуждение — и есть моя движущая сила. Но я не маниакальна, мне не нужно возбуждение в чистом виде, нарастающее как буря. Оно должно вести к близости, к медитации двоих под названием оргазм. К единению того самого пресловутого мужского и женского. Секс — это жизнь. Во всяком случае — моя!

Я готовлю, стираю, пишу и целую детей из плодородного куска мироздания между пупком и треугольником внизу. Именно там создаётся моя жизнь.

О, нет! Я не хочу ебли! Я не допущу к себе никого, кто думает, что секс — это пятнадцать минут учащённого дыхания. Секс — это вечность. Это основа того, что я вообще живу. И цель, и средство, и источник жизни. Не банальный трах, а процесс, который длится целую жизнь. Мне не нужно много мужчин, и не нужно много поршнеобразных движений. Мне нужны долгие годы любви с единственным, кому я могу отдавать эти бесконечные потоки, обвивающие меня непрерывно, получая взамен потоки семени. Я не могу жить без Любви, без Секса — ух, я говорю сейчас банальные вещи, но ведь совершенно точно ощущаю разницу между этими словами с маленькой буквы и с большой. Наш язык не предназначен говорить об этом. Это язык тела, дыхания, поцелуев, прикосновений, родинок и шрамов, ногтей и волос, глаз и ягодиц. И я его слышу. Я мало говорю на нём, потому что твёрдо убеждена, что он предназначен только двоим, причём беседа эта имеет смысл лишь если оба слышат и слышимы. На нём не говорят, томно облизываясь на вечеринках! И все эти люди, вращающие свою жизнь вокруг социальной сексуальности похожи на тех, кто набирает Булгакова транслитом. Те же слова, но лишь расплывающаяся в глазах латиница, а не талантливо рассказанное чувствование мира.

И когда в моей жизни Секс уступает место сексу, я умираю. Я захлёбываюсь потоками чужого вожделения, я тону в них, не в силах проснуться по утрам. Почти в каждом взгляде прохожих написана такая тоска по любви, выраженная банальным ебаться, что мне хочется укрыться от неё, зарыться в грудь любимому, целовать его, рассказывая губами о том, как прекрасно, что мы носим такую любовь в себе, что мы не вынуждены бесконечно тосковать по ней, жадно ловя запахи встречных, и их жесты, подчёркнуто украшенные тела, орущие о том, что их половинка так и не найдена. И я смотрю ему в спящую спину, и не могу позволить себе заговорить на этом языке, ведь возлюбленный мой атеистически отрицает его существование ©.

Мои мистические опыты никогда напрямую не связаны с психоактивными веществами, хотя последние иногда в них участвуют. Накуриться или напиться — для меня скорее уход от болезненного переживания невозможности секса. Вообще, или просто в данный конкретный момент. Я не понимаю тех, кто ест грибы и марки ради цветного кино. Не понимаю потребности курить марихуану, чтобы стало лень заниматься любовью. Не понимаю потребности пить водку, чтобы искренне трахнуть в задницу собственную жену, и делать это три часа кряду на волне жёсткой алкогольной интоксикации. Нет, я, конечно, с удовольствием участвую в процессе, только трезвый секс мне более свойственен и ценен. И то, что я так пристрастилась к травле тельца в последнее время сейчас мне вдвойне противно — ведь я делала это, чтобы отвлечься от своего тягостного и сладкого сжимания внизу живота. Забыть о том, что я хочу секса и честно пить водку? — странный поступок, не спорю. Особенно странен он тем, что на возлюбленного моего именно алкоголь действует возбуждающе, и случается этот самый секс ©.

Это смешно, глупо и жалко. Как просьба о подаянии с отведённым взглядом. Какое-то никогда не вдохновлявшее меня садо-мазо.

Я хочу тебя! — а я хочу одного единственного человека, с которым у нас похожие штампы в паспортах, общий ребёнок и общая кровать, в которой мы спим, отвернувшись друг от друга. Я не обнимаю его, потому что мне невозможно будет остановиться. А он не обнимает меня, потому что хочет спать. Поразительная ирония любви!!!

Правильно ли это? Долгое время я убеждала себя, что да. Великая романтика сексуальности, мистика оргазма у всех расползаются под прессом быта! — некий постулат семейной жизни, и мы так в это верим, и так не верим, что может быть иначе.

Я верю, что должно быть иначе, что есть иначе! Что целовать одну и ту же шею каждый вечер на протяжении десятков лет с одинаковой нежностью и трепетностью — это нормально. Это правильно. Я создана для этого, и не хочу принимать иного.

Странно писать о сексе в кратких перекурах между вытиранием пыли и раскладыванием вещей по шкафам ©.

Но, что бы я ни делала, меня не отпускает ощущение: все окружающие предметы отдают и принимают, что сама природа нашего мира пропитана сексуальностью и построена на ней. Что мне невозможно было бы каждый день готовить пищу, если бы это не было глубоко сексуальным символом отношений.

ХЗ, может, я была бы счастлива не чувствуя бесконечных прикосновений и не замечая переливов чешуи. Нет, это не чешуя Змия, соблазнившего Еву, — хотя часто, не понимая беспричинного презрения и злобы, оправдываю возлюбленного эдемским яблоком. Скорее уж — чешуя Кундалини. Или Кецалькоатля. Имя здесь не играет особой роли, да и чешуя возникла как образ ощущения прохладного прикосновения энергии, тепло которой скрыто внутри потока, и проходя сквозь мою телесность апеллирует к моему внутреннему теплу. Я ведь тоже бываю похожа на айсберг. И обычно тем больше похожа, чем сильнее ощущаю сгусток тепла внизу живота.