Мэрилин Каган - Защитники сердца. Управление привычками и установками, которые мешают стать богатым и получать удовольствие от жизни

Оказавшись здесь, я заметила, что многие держатся вызывающе. Они были негативно ко всем настроены и считали, что весь мир против них. И потому мы никогда не заговаривали о вере, духовности и каких-либо чувствах. Чуть позже я рассталась с любимым человеком, и это опустошило меня. Я понимала, что мне нужно подумать о том, как сохранять позитив, когда все идет не так, как надо, и воспользовалась этой болью, чтобы раскрыться навстречу познанию духовного. Самоанализ помог мне на пробах: я научилась выражать себя наилучшим способом.

Я обрела успех, уверенность в себе, а также способность лучше понимать саму себя, и это помогло мне стать более осознанной. Теперь я вижу, что обладаю определенными талантами, могу усердно над ними работать и знаю, что могу задаться любой целью. Даже если задуманное не всегда получается, в этом нет ничего страшного — подумаешь, попробую что-нибудь еще. Сочинительство, живопись, актерское мастерство, закачка своих видеороликов на «MySpace» — во всем есть элемент творчества. И я знаю, что всегда буду прилагать максимум усилий к тому, чтобы оставаться креативной.

В детстве Мэри Линн весьма преуспела в сокрытии собственных эмоций. Мы предполагаем, что тогда она пользовалась надежным «защитником сердца», отрицанием. Она оградила себя от пугающего, противоречивого желания отдалиться от семьи и в то же время наладить с ней связь; отказала себе и остальным в этих чувствах.

Уехав из дома, она обнаружила в себе потребность продолжать играть. Вот только тогда она не понимала, что юмор, который она выставляла напоказ за счет своих нервов, стал «защитником», уберегающим ее от тревог. Он не только защитил ее от волнения, связанного с выступлением перед большой аудиторией, но и облегчил ее боль от того, что она поступала иначе, нежели члены ее семьи.

Думаем, к своему бесстрастному юмору Мэри Линн обратилась задолго до того, как добралась до театральных подмостков. Первоначально этот «защитник» ограждал ее от невыносимых чувств: разлуки, боязни получить отказ, смущения и одиночества. Со временем Мэри научилась управляться со своим «защитником» и пользоваться им себе во благо, понимая, когда следует к нему обратиться, а когда этого делать не нужно. Ее «защитник» до сих пор помогает ей, но теперь, благодаря самоосознанию, Мэри Линн сама управляет своей жизнью.

Джо Крамми чуть больше пятидесяти. Он — ведущий ток-шоу на радио. В Южной Калифорнии Джо обосновался более тридцати лет назад, а теперь он так же популярен и в Финиксе, что в штате Аризона. Он известен своими презрительными насмешками и консервативной точкой зрения на актуальные темы, однако, у него много верных поклонников. Он полон сарказма, и со слушателями, звонящими в эфир, всегда общается по существу. Но вот когда речь зашла о том, чтобы поговорить начистоту с самим собой, все вышло совсем иначе. Он понял: тому, что он топчется на месте в плане карьеры и личной жизни, есть множество вполне логичных причин. Джо был властителем своей рационализации… до тех пор, пока не потерял над ней контроль.

Я жил, словно Питер Пэн. Серьезных отношений ни с кем не заводил и беспрестанно менял место диджейской работы. О том, чтобы отнестись к жизни более серьезно, не могло быть и речи. Самое серьезное, на что я был способен — встать с утра пораньше. Ведь именно в это время приходилось выходить в эфир. Казалось, я могу выпутаться из любой ситуации. Я был центром вселенной, и все было просто отлично.

В 1993 году я работал на одной телестанции в Сан-Диего. Довольно странно, но в какой-то момент я подумал: «Что-то эти наушники не особо хорошо работают, хотя все они выполнены специально под каждого комментатора. Вдобавок, у меня от них голова болит. Вот ведь паршивое место: на всем экономят!»

В 1994 году я вернулся на радио, на самую популярную станцию разговорного формата, базирующуюся в Лос-Анджелесе. И все вроде бы хорошо, но чертова головная боль не покидает меня, и даже в этой современной студии слышу я уже не так хорошо. Тогда-то я понял, что дело вовсе не в оборудовании, а, скорее всего, в громкой музыке, которую я слушал все эти годы. По рекомендации близкого друга, у которого были проблемы со слухом и головные боли, я отправился в Институт слуха.

Жизнь может рухнуть в один момент. Врач невозмутимо заявил мне: «Что ж, у Вас опухоль мозга. И, вероятно, слух Вы потеряете. К тому же, очевидно, Вас беспокоит лицевой нерв, проходящий вот здесь и отвечающий за возможность улыбаться. Более того, неясно, сможете ли вы закрывать глаза».

Да какого черта?! Мне на следующий день в эфир выходить. Извини, дружок, но это, видимо, чужая медицинская карта. Вот тебе и новости! Да и как пережить четыре дня от выпуска новостей в среду до операции в понедельник? Помочь мне некому. Я совершенно одинок. Но мне сказали, что выбора у меня нет: даже если опухоль не злокачественная, я умру, если не соглашусь на операцию. Жизнь моя трещала по швам.

В пятницу, направляясь домой с работы, я вдруг посмотрел в зеркало заднего вида и увидел лицо, показавшееся мне знакомым. Я его не видел лет тридцать или сорок. Это было мое собственное лицо: лицо плачущего ребенка.

И вот в понедельник мне сделали наркоз: накачали так, что было абсолютно на все плевать. Я, словно кусок мяса, лежал на этом шатком столе. Было чертовски холодно, но мне до этого не было никакого дела. В последние мгновения я не беспокоился о том, что умру. Меня волновало, как я буду жить: что если я больше не смогу функционировать, как раньше?

Проснулся я в аду. Не такая уж это хорошая идея — вскрыть черепную коробку. У меня двоилось в глазах и кружилась голова. При удалении опухоли мне серьезно задели наружный слуховой проход. Никто не сообщил мне, что придется заново учиться стоять и ходить, не падая и не испытывая приступы рвоты. Никто не сказал, что мои друзья, которые придут навестить меня, будут смотреть в сторону, будто у меня вши.

Черт! Да ведь понятно, что они испытывали облегчение, ведь сами могли оказаться на моем месте. Они пытались подбодрить меня, советовали думать о хорошем, говорили, что мне еще повезло. А мне хотелось крикнуть в ответ: «Будь я таким счастливчиком, со мной бы вообще этого не случилось!» Поддержка, конечно, облегчает жизнь, но позитивного отношения порой все-таки просто не хватает.

Я утратил нечто значительное — собственное бессмертие. Никогда не думал, что могу умереть. Не предполагал, что со мной случится что-то плохое. Мне казалось, что я с легкостью смогу избежать боли. Да что там — самой жизни. У меня всегда отлично получалось находить всему оправдание. Знаете, я всегда стремился к наслаждению. Разве не все так поступают? Вот только стремление получить удовольствие это, по сути, попытка избежать боли и страданий.