Джеймс Бьюдженталь - Наука быть живым: Диалоги между терапевтом и пациентами в гуманистической терапии

В поисках внутреннего чувства я, конечно, не задаю никаких новых вопросов, которые не были бы заданы раньше. Возможно, с тех самых пор, когда человек впервые получил представление об этом болезненном, уникальном, парадоксальном даре осознания собственного бытия, он уставился на свое отражение в водах лес­ного озера и стал задавать благоговейный вопрос: "Кто я?" И, ко­нечно, на протяжении многих столетий философы и пророки, короли и простолюдины, ученые и мистики, а также все осталь­ные пытались разглядеть в зеркале этот изменчивый образ.

На этих страницах я не излагаю мудрость философии, религии, даже психологии. То, что я говорю о природе нашего бытия, ис­ходит, главным образом, от множества людей, которые доверили мне свой жизненный опыт. Конечно, может быть и так, что их краски смешались с красками моего собственного опыта. Я не могу сказать, насколько достоверен вообще мой портрет нашей челове­ческой физиономии. Но меня согревает то, что довольно многие признали свое сходство с теми лицами, которые я изобразил с помощью своей палитры.

Не буду пытаться исторически проследить множество размыш­лений о человеческой сущности. Достаточно сказать, что вопрос "Кто я?" по-прежнему открыт, и тот, кто предполагает, что име­ет ответ на него, недооценивает и себя, и сам вопрос. В современ­ной психологии принято избегать данного вопроса или отделываться от него квазирелигиозными догмами (что является обычной прак­тикой позитивистов). Однако гуманистическое направление в пси­хологии начинает вновь признавать человеческую субъективность.

Абрахам Маслоу, один из пионеров современного возрождения гуманистической психологии, постоянно обращает внимание на внутреннее осознание человеком своего уникального бытия. Иног­да он называет его "прислушиванием к голосу импульсов". Маслоу также писал: "Такое понимание [невроза как блокирования личностного роста] дало мне по крайней мере одно преимущество: я обратил особое внимание на то, что вначале назвал "голосами импульсов", но что в более общем смысле может быть названо "внутренними сигналами" (или стимулами). Я недостаточно осоз­навал, что при большинстве неврозов, так же, как и других рас­стройств, внутренние сигналы становятся слабее или исчезают вообще (как в случаях сильных навязчивостей) или они не слыш­ны, или не могут быть услышаны. В крайних случаях мы имеем человека без переживаний— зомби, абсолютно пустого внутри. Восстановление личности должно, по определению, включать вос­становление способности иметь и воспринимать эти внутренние сигналы, знать, что и кто человеку нравится и не нравится, что приятно, а что — нет, когда есть, а когда — нет, когда спать, когда мочиться, когда отдыхать.

Человек, лишенный внутреннего опыта, не получает этих сиг­налов изнутри, этих голосов своего истинного Я, он вынужден искать внешние опоры для руководства. Например, он ест, когда часы подсказывают ему это, а не когда разыгрался аппетит (кото­рого у него нет); управляет собой при помощи часов, правил, ка­лендарей, расписаний, планов и указаний других людей".

Колин Уилсон говорит о "духовном зрении" и о своем "подлин­ном Я", которое отличает от своей личности. Другие понимали это утраченное чувство подобным же образом: один из ярких приме­ров — "Третье ухо" Теодора Рейка. Алан Уоттс во многих своих работах, вероятно, указывал на то же внутреннее знание.

Эрих Фромм прослеживает способ, которым мы утрачиваем остроту внутреннего чувства:

"Начнем с того, что у большинства детей возникает некоторая враждебность и мятежность: результат их конфликтов с окружаю­щим миром, ограничивающим их экспансивность, поскольку им — слабой стороне — приходится покоряться. Одна из основных за­дач процесса воспитания состоит в том, чтобы ликвидировать та­кую антагонистическую реакцию. Методы различны — от угроз и наказаний, запугивающих ребенка, до подкупов и "объяснений", которые смущают его и вынуждают отказаться от враждебности. Вначале ребенок отказывается от выражения своих чувств, а в ко­нечном итоге — и от самих чувств. Вместе с тем он учится подав­лять свое осознание враждебности и неискренности других людей; иногда это дается ему нелегко, потому что дети обладают способ­ностью замечать эти качества и их не так просто обмануть слова­ми, как взрослых. Они не любят кого-то "без всяких причин" (если не считать причиной, что ребенок чувствует враждебность или неискренность, исходящие от этого человека). Такая реакция скоро притупляется; не так уж много времени требуется, чтобы ребенок достиг "зрелости" среднего взрослого и потерял способность отли­чать достойного человека от мерзавца.

Кроме того, уже на ранней стадии воспитания ребенка учат проявлять чувства, которые вовсе не являются его чувствами. Его учат любить людей (обязательно всех), быть некритично дружелюб­ным, улыбаться и т.д. Если в процессе воспитания в детстве че­ловек "обломан" не до конца, то впоследствии социальное давле­ние, как правило, завершает дело. Если вы не улыбаетесь, про вас говорят, что вы "не очень приятный человек", а вы должны быть достаточно приятным, чтобы продать свои услуги в качестве официанта, продавца или врача. Лишь тот, кто находится на са­мом верху социальной пирамиды, и тот, кто в самом низу ее — кто продает только свой физический труд, — может позволить себе быть не особенно "приятными". Дружелюбие, веселье и все прочие чувства, которые выражаются в улыбке, становятся автоматичес­ким ответом; их включают и выключают, как электрическую лам­почку".

Ролло Мэй говорит о "Я-переживании", характеризуя, что зна­чит для человека осознавать свое бытие. Хотя Мэй, главным об­разом, сосредоточен на интенциональных аспектах "Я-переживания" и поэтому уделяет больше внимания потенциальным возмож­ностям, он, разумеется, выделяет тот же самый внутренний про­цесс в человеке, который я называю внутренним, или экзистен­циальным, чувством. Мэй пишет о "Я-переживании": "Во-пер­вых, Я-переживание само по себе не является решением проблем человека; скорее, оно является предпосылкой их решения". Да­лее он говорит: "Способность терапевта помочь пациенту узнать и пережить свой собственный опыт — главное в терапевтическом процессе".

Эта книга рассказывает о семерых людях, которые исправили кое-что в своей жизни с помощью осознания своего внутреннего бытия. Каждый из них многому научил меня, и я постараюсь пе­редать эти уроки. Надеюсь, что читатель погрузится в истории этих людей, а не станет изучать их беспристрастно. Если читатель по­зволит настоящим описаниям вступить в перекличку с его собствен­ным опытом, это может помочь ему обогатить свою жизнь. Ибо каждый из нас — я, пишущий эти строки, вы, читающие их, — достигает ощущения правильности бытия в той степени, в кото­рой мы действительно следуем внутреннему направлению своей жизни. В этом отношении, как и во многих других, люди, чьи истории я сейчас передам, — такие же, как и мы.