Джон Спонг - Иисус для неверующих. Основатель христианства без мифов, легенд и церковных доктрин

Новозаветные тексты расходятся и относительно порядка, в котором произошли события, которые мы сегодня называем Воскресением, Вознесением и Пятидесятницей. У Павла Воскресение и Вознесение – по сути, одно и то же (Рим 1:1–4). Между явлением Иисуса женщинам в саду и ученикам на вершине горы воскресший Господь вознесся на небеса, говорит Матфей (28:16–20). Это событие произошло в три этапа и заняло пятьдесят дней: сначала Воскресение на Пасху, потом, сорок дней спустя, Вознесение, и еще через десять дней – Пятидесятница, утверждает Лука (Лк 24; Деян 1, 2). Воскресение произошло пасхальным утром, Вознесение – в первый день Пасхи, после явления Иисуса одной лишь Марии Магдалине, а Пятидесятница – в вечер Пасхи, когда Иисус «дунул и говорит им [ученикам]: примите Духа Святого», и они тут же получили Святой Дух, сообщает нам Иоанн (Ин 20:1, 17 –23).

Внезапно мы осознаем, сколь сложно понять, в какой момент свершилось наивысшее откровение, ставшее сердцевиной христианской веры. Попытайтесь вместить эту реальность в сознание. Сначала мы находим убедительные данные, со всей определенностью доказывающие, что после Распятия Иисуса имело место некое грандиозное и впечатляющее событие, которое смогло превратить его учеников из трусов и дезертиров в людей необычайной стойкости и внутренней силы – более того, в корне изменить восприятие ими Бога и даже породить новый церковный праздник. Во-вторых, не подлежит сомнению то, что почти каждая деталь, вошедшая в то, как ученики объясняют это событие, противоречит другим рассказам. Наконец, бросается в глаза то, что чем позднее рассказ, тем более он насыщен сверхъестественными, чудесными элементами. Вот проблемы, которые нам нужно решить, если мы хотим разобраться в той путанице, которой окружено зарождение христианства.

Начну свое исследование с замечания: опыт встречи с Иисусом, который пережили ученики, побудил их выйти за рамки своих человеческих ограничений. Чем бы ни была для них Пасха, она уничтожила в них страх, как то показывает героическое поведение учеников после Воскресения; она вывела их за пределы племенных границ, как то ясно дает понять история о схождении на них Святого Духа, наделившего их даром говорить на языках тех, кто их слышит (Деян 2); она разрушила для них религиозные барьеры, что выразилось в появлении нового церковного праздника; и, наконец, она помогла им побороть ощущение собственной смертности, как о том свидетельствует язык Воскресения. И последователи Иисуса сделали то же самое, что в свое время сделали евреи в знаменательные для них дни Исхода: начали выражать свой опыт через литургию. Содержание евангельских рассказов о Воскресении, как и история Страстей, укладывается в литургические формулы.

Внезапно мы осознаем, сколь сложно понять, в какой момент свершилось наивысшее откровение, ставшее сердцевиной христианской веры

В Евангелиях много указаний на то, что объяснение смысла Пасхи дается при помощи средств богослужебного языка. Еврейская Пасха с ее совместной трапезой – литургическое воспроизведение зарождения еврейской нации, и в том же самом контексте, как утверждают авторы Евангелий, впервые стало известно о Воскресении. Воскресение празднуется в первый день недели, ставший новым литургическим церковным праздником христианской общины. Его содержание снова и снова отражает литургический язык, связанный с евхаристией – так, Лука отмечает, что Клеопа и его спутник на пути в Эммаус сообщили: «Он [Иисус] был узнан ими в преломлении хлеба» (Лк 24:35). Наконец, этот язык выражает идею возвращения на родину, к корням: «Он предваряет вас в Галилее; там вы Его увидите» (Мк 16:7). Матфей восполняет недостающие детали данного события: ученики отправились в Галилею и там, «увидев Его, поклонились» (Мф 28:17). Ничто из сказанного не означает, что преобразующий опыт, который мы называем Пасхой, не был реальным. На самом деле это означает, что речь идет об экстатическом переживании, ворвавшемся на миг в сознание учеников из совершенно иной сферы, иной реальности, перед которой они испытывали благоговейный трепет и которой могли ответить только поклонением. Мы уже отмечали: у последователей Иисуса не было такого языка, посредством которого можно было бы передать их глубочайший опыт встречи с Богом, и потому они прибегли к лучшему, что имелось в их распоряжении – а именно языку литургии, во время которой, по мнению людей, устанавливается духовное единение с тем, что они понимают под Богом. Любая попытка понять этот язык богослужения буквально приводит лишь к тому, что сама суть опыта Воскресения оказывается утраченной.

Буквальное понимание языка Воскресения приводит к абсурду. Землетрясения не возвещают о земных событиях. Ангелы не вторгаются во время, в пространство и в историю, чтобы отодвинуть камень или возгласить о воскресении. Оживший Иисус не выходит из гробницы в телесной форме, способной есть, пить, ходить, говорить, учить и толковать Священное Писание. Этот «воскресший» человек не может появляться и исчезать по собственному желанию, не может проходить сквозь стены, не может предложить скептикам коснуться его ран. Он не может устроить чудесный улов рыбы на Галилейском море или, покинув учеников, бросить вызов силе земного притяжения и вознестись на небо трехъярусной Вселенной. Все это – не более чем толкования, когда судьбоносный внутренний опыт передается внешними символами на языке истории. Это и есть литургия.

Нам стоит проследить историю развития Пасхи поэтапно. Прежде всего, речь идет об экстатическом опыте. Затем этот экстатический опыт вызывает восторженный крик, пока еще лишенный деталей. И лишь на третьем этапе этот крик превращается в поясняющий рассказ. Экстатический опыт Пасхи сводился к вдруг вспыхнувшему осознанию того, что даже смерть не имела власти над божественным присутствием, которое ученики чувствовали в Иисусе из Назарета. Их возгласом восторга было: «Смерть больше не имеет над Ним власти» (Рим 6:9) – то есть даже смерть не может его удержать. Наконец, объяснение развилось в рассказ о пустой гробнице, могиле и погребальном саване – зримых символах смерти, которая оказалась неспособной удержать или связать Иисуса.

Надо отметить, что все более поздние истории Пасхи возникли на основе первоначального рассказа Марка, в котором никто не видит воскресшего Христа. В Евангелии от Марка женщины, последовательницы Иисуса, просто заглядывают в ту самую гробницу, которая не могла его удержать. К тому времени, когда мы добираемся до рассказа Иоанна, то есть примерно 30 лет спустя, Фома хочет вложить пальцы в раны от гвоздей. Поистине, путь пройден немалый!

«Он не мог быть держим ею [смертью]» – в конечном счете отрицание. Но утверждение тоже есть. Оно заключается в том, что раскрылись глаза учеников, и каждый из них мог сказать: «Я видел Господа». Попытки объяснить это утверждение впоследствии переросли в рассказы о явлениях Иисуса. Однако те, кто видел «Воскресшего» – вовсе не обязательно могли чувствовать его телесное присутствие; скорее, они могли постичь его значение.