Джон Спонг - Иисус для неверующих. Основатель христианства без мифов, легенд и церковных доктрин

Павел в Послании к Коринфянам (середина 50-х гг.) не дает никакого детального описания, говоря лишь, что Христос был «воздвигнут в третий день» (1 Кор 15:4). Марк также не описывает никаких явлений воскресшего Иисуса. Матфей утверждает, что Иисус явился ученикам с небес. Лука говорит, что он был узнан в преломлении хлеба. По словам Иоанна, Иисус запретил Марии Магдалине прикасаться к нему, ибо он еще не вознесся к своему Отцу. Все эти эпизоды наполнены языком откровения свыше, они описывают совершенно иной род видения, больше похожий на прозрение или ясновидение. В любом случае это не язык физического явления и буквальной истории. Никто не мог запечатлеть воскресение на фотопленке, это просто немыслимо. Тем не менее, слова «Мы видели Господа» в конце концов, и, как я подозреваю, неизбежно уступили место образным объяснениям, где Иисус по-прежнему пребывает в единственной сфере существования, доступной нашему естественному языку, ибо у нас нет иного способа применить нами же созданные слова.

То, что именно «третий день» стал мыслиться как день Воскресения, или Пасхи, служит, на мой взгляд, еще одним указанием на то, что контекст самой ранней интерпретации Иисуса был литургическим, а не буквальным. «Три дня» в Библии означают короткое время, тогда как сорок – более длительное. Иными словами, эта ссылка не на точное время, но на неопределенный его промежуток. Три дня, как показывает беглый взгляд на библейское повествование, зачастую используются не в прямом смысле слова. Еще красноречивее те вариации, которые данный символ претерпевает в евангельской истории. Произошло ли это «после» трех дней, как предсказывает Иисус в трех различных случаях у Марка? (8:31, 9:31, 10:34). Или он воскрес «в третий день», как утверждают Матфей и Лука, когда сознательно правят нумерацию Марка в своих повествованиях? (Мф 16:21, 17:23, 20:19; Лк 9:22, 18:33). Мало того, в другом месте у Матфея Иисус говорит, что будет пребывать в земле «три дня и три ночи», подобно пророку Ионе во чреве кита (Мф 12:40). Марк усиливает путаницу со временем, говоря, что Иисус встретит учеников в Галилее – обещание, которое, по словам Матфея, было исполнено. Если воскресший Иисус явился в Галилее, это не могло случиться ни на третий день, ни «после» трех дней: путь из Иерусалима в Галилею в ту эпоху занимал семь, а то и десять дней. Лука в Книге Деяний растягивает период явлений Иисуса до уже знакомого нам промежутка в сорок дней, апогей которого – рассказ о вознесении Иисуса (Деян 1). Когда Иоанн добавляет к своему Евангелию рассказ о галилейском явлении Воскресшего (глава 21), текст предполагает, что с первого дня Пасхи уже прошел весьма немалый период времени, – а это означает, что, по мнению Иоанна, Иисус являлся довольно долго, возможно, не один месяц, пока явления не завершились окончательно.

И вот что делает власть трехдневного символа еще более волнительной: он относит момент зарождения христианства к тому самому дню, когда община верующих сходилась, чтобы воспроизвести его в форме литургии. То, чем была для евреев иудейская Пасха как воспроизведение событий Исхода и зарождения иудаизма, тем стала для христиан евхаристия, связывавшая момент возникновения их общины с событием Воскресения. Добавим: еще раньше Павел писал, что евхаристическое действие, связанное с Тайной Вечерей, служит ключом к пониманию или истолкованию значения смерти Иисуса: «Ибо всякий раз, как вы едите этот хлеб и пьете чашу, – вы смерть Господа возвещаете, пока Он не придет» (1 Кор 11:26). Христианская евхаристия и воскресение стали признаками наступления Царства Божьего. Марк делает этот мотив явным, когда в своем описании Тайной Вечери заставляет Иисуса сказать: «Не буду больше пить от плода лозы виноградной до того, когда буду пить его новым в Царстве Божием» (Мк 14:25). Бесспорно, это было мессианским притязанием. Матфей повторяет слова Марка почти дословно. Лука видит в последней трапезе ключ к разгадке смысла страданий Иисуса. Во время Пасхи евреи должны были претерпеть символическую смерть в Красном море, чтобы затем достигнуть земли Обетованной. Церковь сделала смерть Иисуса символической смертью за всех людей, а его воскресение – признаком возвращения к новой жизни духа. В подобные темы облекли и обряд крещения, знаменовавший собой вхождение в Церковь. Иоанн совершенно опускает из своего Евангелия рассказ о Тайной Вечере, зато превращает явление Иисуса Петру и ученикам у Галилейского моря в евхаристию. В этом рассказе Иоанна, однако, Иисус только «берет» и «дает им» хлеб (Ин 21:13), тогда как в более ранних рассказах о евхаристии все связанные с нею глаголы – «взял», «благословил», «преломил» и «дал» – уже зафиксированы. Но Иоанн в основном тексте Евангелия отождествил Иисуса с «хлебом жизни», а поскольку его тело уже было «благословлено» и «преломлено» на кресте, нет необходимости повторять эти действия буквально, когда Иисус ест со своими учениками на берегу Галилейского моря. Факт в том, что к какому бы из рассказов о Воскресении в Новом Завете мы ни обратились, нам везде встречается язык литургии, экстаза, прорыва за границы реальности. Это не язык пространства, времени или истории. Он не буквален, он не связан человеческими ограничениями, – равно так же, как Иисус, к которому впервые был применен этот язык, не связан ни людскими оковами, ни узами смерти.

В ходе истории различные евангельские рассказы о Воскресении сливались в сознании людей воедино, пока их различия совершенно не стерлись, а их содержание не превратилось в своего рода гармонию, которую внимательное прочтение данных текстов никак не подкрепляет. Я попытался отделить их друг от друга, но, чтобы сделать картину полной, обращусь к рассказу, который содержится только у Луки и который люди часто путают с Воскресением, – а именно к истории о вознесении Иисуса на небеса. Почему Лука выделил историю Вознесения особо – вопрос сам по себе любопытный. В большей степени, чем любой другой автор до него, Лука привлекал внимание к буквальному, телесному характеру Воскресения. Когда у Луки Иисус впервые является ученикам, они думают, что видят перед собой «духа», призрак. Чтобы опровергнуть такое нематериальное представление, Иисус предлагает им коснуться его рук и ног со словами: «Дух плоти и костей не имеет», – утверждение вполне материального характера. После этого Иисус, отнюдь не похожий здесь на призрак, просит дать ему поесть. Ему дают немного жареной рыбы, он ее съедает и тем самым показывает, что его пищеварительная система в полном порядке. Затем он делает для учеников то же, что ранее сделал для Клеопы в первом из рассказов Луки о Воскресении: «открыл им ум для разумения Писаний» и дал им миссионерское поручение: «И чтобы было проповедано во имя Его покаяние для отпущения грехов во всех народах, начиная с Иерусалима». Потом он приказывает ученикам оставаться в городе, пока они «не облекутся силою свыше» (24:44–50). Лишь после этого Иисус их покидает (стих 51).