Жан-Люк Марион - Эго, или Наделенный собой [litres]

Leibniz G. W. Systeme nouveau de la communication des substances, ed. Gerhardt, Philos ophische Schriften, IV, p. 473 и 482. См. об этом мой очерк: Sur leprisme métaphysique de Descartes, гл. 3, § 13: «La deduction egologique de la substance », Paris, 19861,20042, p. 161 и далее.

Цитата заимствована из Иов. 7:1, хотя Вульгата передает это место как «Militia est vita hominis super terram». Прибавка «sine interstitio» восходит к Августину, подтверждая истолкование этого стиха, которое предложил Хайдеггер: temptatio представляет собой экзистенциальное условие Dasein (см.: Marion J.-L. Au lieu de soi, l’approche de saint Augustin, IV, § 23, Paris, PUF, p. 214 и далее).

Сам разум ставится здесь под сомнение: «Ubi est ratio, qua talibus suggestionibus resistit vigilans et, si res ipsae ingerantur, inconcussus manet?» («Где находится разум , посредством которого оно \ego <���…> sum] сопротивляется подобным внушениям в состоянии бодрствования, оставаясь неколебимым, когда меняется ход вещей?» (ibid, 14, 214)). Для Декарта ratio не меняется, поскольку составляет одно целое с однозначной способностью cogitatio , так что esse формулы ego sum остается одним и тем же, независимо от того, сплю я или же бодрствую (см. мою статью «Видит ли мысль сны?» в кн. Marion J.-L. Questions cartesiennes I. Méthode et métaphysique, Paris, 1991, гл. 1, p. 7 и далее). Для Августина, который никогда не сводит эго без остатка к существующему cogitatio, а всегда рассматривает humana vita в целом, эго (mens), оставаясь в сновидении тем же, поскольку и в нем он продолжает мыслить, фактически претерпевает под влиянием сексуального искушения (то есть искусственно вызываемого настроения, Stimmungg определенные изменения. Самим своим постоянством cogitatio свидетельствует не только о том, что я всегда есмь, но и, в первую очередь, о том, что я больше не есмь я сам, что я деградировал в мое я, которое с эго больше не совпадает.

Об этой дистанции между собой и собой, см. анализ Хайдеггера, Phänomenologie des religiösen Lebens, § 13b, GA 60, p. 212 и далее. «Эта дистанция между нами и нами самими (нашими словами, речами), которая нас отличает от Бога, приводит к возникновению такой же дистанции между нашим сообщением и другим, которому оно адресовано: «Inter animum autem nostrum et verba nostra, quibus eundem animum extendere conamur, plurimum distat. <���…>. Quid enim aliud molimur, nisi animum ipsum nostrum, si fieri potest, cognoscendum et percipiendum animo auditoris inferre, uti nobis quidem ip si maneamus nec recedeamus a nobis, et tamen tale judicium quo fiat in altero nostra notitia proferamus?» («Между нашим духом и нашими речами, с помощью которых мы пытаемся наш дух расширить, пролегает громадная дистанция. <���…>. Ибо что иное мы пытаемся сделать, как не перенести наш дух, насколько это возможно, в дух слушателя, чтобы он понял его и воспринял, – сделать так, чтобы, оставаясь в себе и не выходя из себя, мы вынесли бы суждение, позволяющее другому познать нас?» (De Fide et symbolo, III, 4, 1, BA 9, 26)).

Confessiones , VIII, 9, 21, ВА 14, 50. Как мы увидим в дальнейшем (Marion J.-L. Au lieu de soi, l’approche de saint Augustin, гл. IV), невозможность воли желать себя саму приводит к принципиальной и фундаментальной невозможности самому обратить себя самого. Отсюда вытекает и расщепление собственного я, разделенного надвое своим бессилием обрести господство над самым внутренним в себе, своей волей – этим зыбучим песком, на котором современная метафизика, по крайней мере со времен Декарта (AT VII, 57,15–58,14), упорно пытается утвердить свое здание.

См. Confessiones, IX, 7, 15, 76, 98.

Confessiones, X, 33, 50,14, 230. В другом месте мы находим критику в адрес тех, кто поет в церкви в полный голос, словно находится в цирке, на рынке или торгуется на ярмарке (Enarrationes in Psalmos 30, 3, 10, и Еnarrationes in Psalmos 48, 2, 10, PE 36, соответственно, p. 240 и p. 563).

Этот перевод призван не только избежать упрощения (передав, например, quaestio словом проблема, как это делает ВА 14, 253, тем самым противореча себе, так как в 13, 423 то же самое quaestio переведено как вопрос) , но и воспользоваться трудностью в переводе выражения factus sum, чтобы подчеркнуть чисто искусственный характер этого положения.

Остается пожалеть, что бессмыслица, скрытая под облипнем этого удобного термина, продолжает распространяться, находя сторонников в лице даже самых благонамеренных комментаторов. Ибо у картезианцев семнадцатого века было и есть много последователей, от О. де Лабриоля (ВА 5, р. 402), Ж.-Ф. Тоннара (ВА 6, р. 517–518) и Ж. Агаесса (ВА 16, 681) вплоть до М.-А. Ванье, « Les anticipations du cogito chez saint Augustin » // San Augustín. Homenaje al Profesor Jaime García Álvarez en su 65 aniversario, Madrid, R. Lazcano, 1957, Дж. Б. Мэтьюза, « Thought’s Ego in Augustin and Descartes, Ithaca, 1992, или Э. Бермона, Le cogito dans la pensée de saint Augustin, Paris, 2001.

См., соответственно, De Ordine, I, 1,3, BA 4, 306 («Cujus erroris maxima causa est, quod homo sibi ipse est incognitur»), и De Trinitate, X, 3, 5, BA 16,128. См. также: «quasi possit mens in mente non esse?» («как если бы ум мог не пребывать в уме?» (X, 4, 16, 16, 132)), «quid tarn menti adest, quam ipsa mens?» («что ближе уму, нежели он сам?» (X, 7,10,16,140)), «Quid enim tarn in mente quam mens est?» («Ибо что есть в уме, как, в первую очередь, не он сам?» (X, 8,11, 16, 142)).

Если в терминах Левинаса «сознание – это нарушение анонимной бдительности имеется [ il y a ], и, следовательно, <���…> подлинная инверсия в лоне анонимного бытия» ( Le temps et l’autre ), [19471], Paris, 19914, p. 31), то никакого августиновского сознания – во всяком случае, в смысле самосознания – нет.

Не настаивает, поскольку тот же самый отрывок из 1 Кор. 2:11–12 толкуется им вполне корректно в Confessiones, XIII, 31, 46, 14, 512, хотя и здесь выдвигается на первый план положение, что сущность человека непознаваема (см. Marion J.-L. Au lieu de soi, l’approche de saint Augustin, гл. VI, § 40, p. 351 и далее). Сходное, неискаженное толкование находим мы также в «De Diversis Quaestionibus», LXXXIIl , 51, 4 (BA 10, 138), и особенно в In DLvangelium loannis, 30, 5: «Animus enim cujusque proprius est spiritus ejus: de quo dicit Paulus apostolus „Quis enim scit hominum quae sunt hominis, nisi spiritus hominis, qui in ipso est?“ Deinde adjunxit „Sic et quae Dei sunt, nemo scit, nisi spiritus Dei/' Nostra nemo scit, nisi spiritus noster. Non enim novi quid cogitas, aut tu quid cogito: ipsa sunt propria nostra, quae interius cogitamus; et cogitationum uniuscujusque hominis, ipsius spiritus testis est. „Sic et ea quae Dei sunt, nemo scit, nisi spiritus Dei“. Nos cum spiritu nostro, Deum cum suo: ita tamen ut Deus cum Spiritu suo sciat etiam quid agatur in nobis, nos autem sine ejus Spiritu scire non possumus quid agatur in Deo. Deus autem scit in nobis et quod ipsi nescimus in nobis». («Дух каждого существа принадлежит именно ему; апостол Павел пишет об этом так: „Кто меж людьми знает, что в человеке, как не дух человека, живущий в нем?“ И далее он прибавляет: „Так и Божьего никто не знает, кроме Духа Божия“ (/ Кор. 2:11). Того, что наше, никто не знает, кроме живущего в нас духа. Ни я не знаю, что думаешь ты, ни ты, что думаю я: то, что мы думаем про себя, всецело наше; единственный свидетель мыслям каждого человека – это его дух. „Так и Божьего никто не знает, кроме Духа Божия“. Наш дух знает наше, Дух Божий знает Божие, но Его Дух знает, что происходит в нас, а мы без Его Духа не можем знать, что происходит в Нем. Но Бог знает в нас то, чего не знаем о себе мы сами» (PL 35,1644)). Только в последней фразе этого отрывка слышны отголоски натянутой интерпретации в Confessiones, X, 5, 7, в то время как остальной комментарий остается верен прочтению, изложенному в XIII, 31, 46.