Григорий Дьяченко - Искра Божия. Сборник рассказов и стихотворений для чтения в христианской семье и школе для девочек

Кирик, услыхав эти слова, стал повторять вместе с матерью: «Я христианин, я христианин» – и своими маленькими ручками отталкивать от себя голову правителя и старался вырваться от него и устремиться к матери.

Такое сопротивление ребенка привело в новое бешенство правителя. Тогда, рассказывает повествователь, этот дикий зверь схватил мальчика за ногу и со всего размаху бросил его на помост. Голова раздробилась о ступеньку седалища, и невинный агнец скончался на мостовой, облитой его чистой кровью.

При этом страшном зрелище Иулитта возвела глаза к небу и произнесла: «Благодарю Тебя, Господи, что Ты удостоил венца сына моего прежде меня».

Правитель сам устыдился совершенного им варварского деяния; но он стал обвинять Иулитту, что она довела его до этого своим преступным упорством, и вслед за тем приказал строгать ее тело железными крючьями и лить кипящую смолу на ноги, повторяя:

– Пожалей себя саму, Иулитта! Избавь себя от этих мучений.

– Нет, – отвечала святая мученица, – никогда не принесу я жертвы демонам; я верю в Иисуса Христа, Единородного Сына Божия, чрез Которого Бог Отец всё сотворил; скоро я снова увижу своего сына в Царстве Небесном.

Видя наконец, что ничего нельзя добиться от мученицы, правитель сказал палачам:

– Отнесите тело ребенка на место казней и отведите туда же мать, затем отрубите ей голову.

Палачи отвязали святую, забили ей в уста паклю, чтобы она не могла говорить, и повели ее к месту казни. Здесь она знаком попросила вынуть паклю из ее уст, и, когда просьба ее была выполнена, она громко во всеуслышание язычникам произнесла свою последнюю молитву:

– Господи Иисусе, буди благословен за то, что Ты призвал сына моего прежде меня в Царство Твое; Ты взял его из жалкой, кратковременной жизни, дабы он насладился жизнью блаженной и вечной посреди сонма святых Твоих мучеников: прими ныне и недостойную рабу Твою, дабы, укрепляемая Божественным Духом Твоим, я предстала пред лице Отца Небесного, Его же царствию нет конца. Аминь.

Произнеся эту молитву, Иулитта стала на колени, и палач отсек ей голову. Это было 15 июля 304 года.

В следующую за этим ночь служанки Иулитты, пользуясь ночной темнотой, взяли тело своей госпожи и сына ее и погребли их в прилегавшем к городу поле.

Павла была уроженкой Рима, знатного происхождения; воспитанная среди богатства, которому тогда едва ли было равное, она выросла в чрезвычайной неге и не столько ходила, сколько была носима рабами. Но среди всей роскошной обстановки она умела воспитать в себе редкие сокровища душевные. С сердцем благородным, нежным и строго нравственным она соединяла в себе и прекрасное образование ума: говорила по-гречески, как на родном языке, и знала по-еврейски столько, что читала и пела псалмы Давида в подлиннике. В тридцать пять лет оставшись вдовою с шестью детьми, она едва перенесла свою потерю, но восторжествовала духом и благоговейно преклонилась пред Божественной десницей, столь болезненно ее поразившей. Она отказалась от света и стала расточать все свои богатства на бедных Рима. Она считала потерей для себя, если нищий и голодный получали помощь от другого. Когда родные укоряли ее, что она разоряет детей своих, она отвечала: я оставляю им несравненно большее наследство – милосердие Христово . А когда вокруг нее стали раздаваться похвалы ее деятельности, она быстро решилась бежать из Рима. Она взяла с собой одну дочь и отправилась в Палестину. Это было зимой 385 года, более полутора тысяч лет тому назад. В Азии, на пути, она встретилась со своим римским другом, пресвитером Иеронимом, строгим подвижником и ученейшим писателем. Великий знаток Святой Земли, он явился для нее спутником, какого только можно было пожелать. Несмотря на все неудобства пути, на горы, веявшие холодом, на рыскавшие всюду шайки арабов, на сырую, расслабляющую зиму, Павла, согреваемая огнем веры, ехала на осле почти безостановочно и думала лишь о том, как бы поскорее достигнуть Иерусалима. И все окружавшие ее изумлялись непобедимой душевной силе в ее слабом, изнеженном теле… Вот она в виду Иерусалима; начальник города выслал ей навстречу почетный конвой, предложил помещение во дворце, но Павла избрала себе бедный домик вблизи Гроба Господня. Едва появилась она в церкви над Святым Гробом и Голгофою, на нее обратились взоры всего народа; а она ничего не замечала: ни гранитных стен, ни мраморных колонн, ни раззолоченных сводов, ни народа, она искала только святых мест и была вся проникнута сильным душевным волнением. Сколько слез, вздохов, искренней скорби и трепетного благоговения было излито ею – это знает один Господь, внимавший ей. На Голгофе, повергшись пред Крестом, она молилась так, как бы видела Самого Распятого Спасителя. В часовне Гроба Господня она припала к камню, отваленному Ангелом, обвила его руками, и никто не мог бы оторвать ее от него. Но когда она проникла в самую пещеру Гроба и колени ее преклонились на месте погребения Спасителя, она обняла руками каменное возвышение, на котором лежало пречистое Тело, и лишилась чувств; потом, собравшись с силами, она покрыла поцелуями эти покинутые камни, с горячим чувством припадала к ним, словно к ручью, утоляющему пламенную жажду, – к ручью, которого она так долго искала… Проходя далее, она с трудом отрывалась от каждого святого места, и то лишь затем, чтобы преклониться перед другим.

Мы не станем следовать по всему пути Павлы и пойдем за ней прямо в Вифлеем. Вифлеем, родина Давида и Христа, был тогда простой деревней; только над вертепом возвышался великолепный царский храм. Здесь по витой лестнице она спешно спустилась в вертеп. Распростершись на каменном полу, погрузившись в созерцание великого Таинства, совершившегося на этом самом месте, Павла пришла в тот неописуемый восторг, когда человек, забывая всё окружающее, переносится духом в иной, неземной мир. Павла плакала, радовалась и молилась в одно и то же время. Она вспоминала все пророческие места Писания и говорила их, как они ей приходили на память, – по-латыни, по-гречески, по-еврейски, и сама в пророческом восторге взывала: «И я, негодная, грешница, сподобилась целовать ясли, в которых плакал Господь-Младенец. Здесь будет мое жилище, потому что мой Спаситель избрал здесь Свое; отечество моего Бога будет местом и моего покоя! » Все места в Вифлееме и окрестностях она осматривала, как родные, с радостным волнением. Посетив Египетскую пустыню и подвижников в ней, она возвратилась в Вифлеем, чтобы поселиться в нем со своей дочерью навсегда. Здесь она прожила двадцать лет. Сначала она приютилась в тесном странноприимном домике и три года строила келии, монастыри, гостиницы по той дороге, по которой некогда Мария и Иосиф не нашли места, где приклонить голову. Основав женскую общину, она сама вступила в нее со своей дочерью. Здесь эти две женщины, которые не могли прежде терпеть уличной грязи, которым очень трудно было ходить по неровной почве, которых носили слуги, для которых тяжела была шелковая одежда, – эти женщины, теперь одетые в скромное грубое платье, приготовляли свечи для дома Божия, топили печь, мели полы, чистили овощи, готовили кушанья, накрывали столы, подавали чаши, проворно ходили туда и сюда и, сравнительно с прежним, стали здоровее и сильнее. Мать не уступала своей дочери ни в трудах, ни в заботах. И среди множества сестер, собранных ею из всякого сословия, она по одежде, по голосу, по виду и приемам казалась самой низшей из всех. На кровати своей она не знала мягкой постели даже во время жесточайшей лихорадки; разостлав полость, она спала на жесткой земле. Но в отношении к другим, даже самым простым людям никого не было снисходительнее ее, никого не было приветливее. Бедным она часто сама делала заем, чтобы никому из просящих не отказать в помощи. Она дала обет Христу – раздать всё свое богатство, самой умереть нищей и лечь в свою могилу в чужом саване. «Если попрошу я, – говаривала она, – найдутся многие, которые дадут мне; а если этот бедняк не получит от меня, которая может дать ему, и умрет, – с кого тогда взыщется его жизнь?»