Серен Кьеркегор - Беседы и размышления

Разве же нет в этом радости, радости для страдающего, который стоит ведь на тесном пути, радости, что он не нуждается ни в малейшем раздумье о том, верен ли этот путь, радости, что он сразу же может начать выполнять задачу – начать с той цельностью, когда все его силы будут собраны воедино, будут в его распоряжении для того, чтобы понести тесноту. Ведь если теснота является путем, то это отнюдь не что-то неизбежное в смысле безнадежности, ни в коей мере, страдающий ведь может и не желать избежать тесноты, раз она является путем. С мыслью об этом страдающий сразу же готов нести тесноту; он не теряет ни мгновения, ни взгляда на то, чтобы оглядеться, нет, он с полной, собранной силой стоит в тесноте, он радуется в тесноте, его радует мысль о том, что теснота является путем. Ведь разве задача не является собственно тем, что придает силы? Для того, кто решает задачу, она становится тем главным, на что он должен бросить все свои силы, и в то же время можно сказать, что задача придает силы. Когда родитель авторитетно ставит задачу, когда кучер уверенно ставит задачу, это помогает несказанно. И точно так же для взрослого, когда задача с определенностью ставится авторитетом вечности, это несказанно помогает решить задачу. Когда ребенок, к несчастью своему, имеет отца, который не умеет повелевать, или когда лошадьми правит посредственный кучер, тогда возникает впечатление, будто этот ребенок и эти лошади не имеют и половины той силы, которая у них на самом деле есть. Ах, и когда взрослый, страдающий, позволяет нерешительности чинить насилие на его душой, тогда он в самом деле слабее ребенка. Но если путем является сама теснота, тогда – что радостно! – сразу же и с последней определенностью ясно, в чем состоит задача.

Теснота является путем, – и в этом радость: в том, что это не свойство пути – быть тесным, но свойство тесноты – быть путем, так что теснота должна тем самым к чему-то вести, она должна быть путем проходимым, не требующим сверхчеловеческих сил. Каждая из этих мыслей назидательна, каждая раскрывает, в чем состоит радость, и потому мы хотим на каждой из них остановиться отдельно.

Это не свойство пути – быть тесным, но свойство тесноты – быть путем. Ведь чем прочнее связаны друг с другом теснота и путь, тем с большей определенностью стоит задача. Когда говорят: путь тесен, – тем самым ближе определяют качество пути; здесь есть две мысли: это путь, – и путь этот тесен. Мы говорим тогда: здесь это так, это так по факту: путь тесен. Но однако, если здесь присутствуют две мысли, тогда сомнению как будто дается небольшая уступка, оно как будто может втиснуться здесь между путем и тем, что он тесен, сомнение как будто может здесь что-то урвать, если сумеет внушить страдающему мысль о том, что, быть может, возможен путь, который не был бы тесен или был бы не настолько тесен, как он есть; ведь сомнение шепчет: эту беседу можно распутать, в ней сплетены две нити – одна – это путь, и вторая – то, что путь тесен. Но если сама теснота является путем, тогда сомнение должно испустить дух, тогда невозможно прийти к сомнению. Одна составляющая тогда не может доминировать над другой, и целое не рассекается в представлении на подлежащее и сказуемое, нет, они суть одно и то же: теснота – это путь, и путь – теснота, они столь точно отвечают друг другу, что сомнение ничуть не может встрять между ними, ведь они составляют единую мысль; они столь точно отвечают друг другу, что отношение между теснотой и путем – это отношение нераздельности. Никакое отношение не может быть теснее. Устрани тесноту – и устранишь путь, устрани путь – и устранишь тесноту. Столь точно они отвечают друг другу, с такой определенностью стоит задача.

Теснота должна к чему-то вести. Ведь из того, что путь тесен, вовсе не следует, что путь к чему-то ведет. Поскольку путь есть путь, постольку можно заключить, что он должен к чему-то вести, ведь в то же мгновение, как он перестанет к чему-то вести, он перестанет быть путем. Заключение имеет силу постольку, поскольку путь есть путь, но не поскольку он тесен; это последнее как бы подталкивает того, кто еще не утвердился в вере, к еще большему сомнению в том, способен ли этот путь к чему-то еще и вести. Если же, напротив, сама теснота является путем, отсюда следует заключение: значит, она должна к чему-то вести; ведь это вытекает не из того, что путь тесен, но из того, что теснота – это путь.

Сам Господь говорит: тесен путь, ведущий [126] Ср. Мф. 7, 14. к блаженству; и раз это сказано Им, значит, это утверждено навеки. Если кто-то заблудился во множестве мыслей, мы, конечно, отнюдь не приветствуем это, о, но если уж это так, мы все же всею душою хотим доставить ему пользу, выражая то же самое менее совершенно – менее совершенно, поскольку только менее совершенное понимает сперва тот, кто не избежал знакомства с сомнением. А значит, мы можем быть ему полезны лишь на время, пока он вновь не научится более совершенному: держаться исключительно слова Самого Господа. Конечно, то, что слово сказано Господом, – это самая надежная защита против сомнения; ведь все же намного надежнее, творя послушание, верить – намного надежнее той надежности, что обретается в ходе размышления, когда, размышляя, приходят к невозможности усомниться в том, о чем говорит это слово. Ах, ведь из того, что для мышления невозможно усомниться, еще не следует, что это невозможно для мыслящего человека; он ведь может, отчаиваясь или упрямясь, желать сомневаться. Но то, что теснота является путем, – это хотя и не прямое слово Господа, но все же Его учение: ведь разве Он не учит, что теснота идет человеку во благо? И потому Он Сам ручается за это слово. Ведь человек может это: он может ясно и с ясными мыслями развить то, что содержится в мысли; но поручиться за мысль он не может, – это может лишь совершеннолетний, и поручиться за всех совершеннолетних может только Он – единственный совершеннолетний, единственный, Кому дана эта власть.

И вот когда говорится: тесен путь, ведущий к блаженству, – то мысль здесь такова: в этом конкретном случае путь тесен, теснота – это помеха, препятствие на пути; через это нужно пройти, но в то же время это ведет к блаженству. Теснота, таким образом, – это помеха, препятствие на пути , но, однако, через это нужно пройти. Но если теснота сама есть путь, тогда разве удивительно, что следует пройти через нее, тогда разве удивительно, что теснота к чему-то ведет! Сомнение так желает лишить страдающего свободы духа, желает, чтобы он задохнулся в тесноте, чтобы он погиб в этой отчаянной, в этой поистине дерзкой мысли, что он оставлен Богом, будто бы он очутился на пути, ведущем в тупик, будто бы в слове апостола, что «нам суждено» страдать (1 Фес. 3, 3), звучала бы безутешность, как будто страдание и теснота не были бы суждены нам для чего-то, но нам лишь было бы суждено страдать. Если же, напротив, теснота суждена нам как путь, тогда здесь сразу появляется воздух, тогда страдающему есть чем дышать, тогда это должно вести к чему-то; ведь тогда теснота сама является транспортным средством. Она не трудность на пути, ведь тогда, если так можно сказать, нужна была бы еще другая упряжка, но теснота сама – упряжка, и наилучшая; если ты просто позволишь ей править, она поможет тебе, вывезет тебя, ведь теснота является путем.