Фридрих Шлейермахер - Речи о религии к образованным людям, ее презирающим. Монологи [сборник]

Находить вселенную на первом пути, на пути отрешенного созерцания, было делом древнего восточного мистицизма, который с изумительной смелостью, сильно приближаясь к нашему новейшему идеализму, непосредственно связывал бесконечно великое с бесконечно малым и находил всякое бытие тесно граничащим с небытием. Из созерцания же масс и их противоположностей, очевидно, исходила всякая религия, схемой которой было небо или стихийная природа, и политический Египет был долго совершеннейшим хранителем этого умонастроения, в котором – как, по крайней мере, можно предполагать – чистейшее созерцание первичного и живого в смиренном терпении тесно соприкасалось с самым мрачным суеверием и самой бессмысленной мифологией. И если ничего нельзя сказать о религии, которая, исходя первоначально из искусства, покорила бы народы и эпохи, то тем яснее то, что художественное чувство никогда не приближалось к указанным обоим видам религии, не обливая их новой красотой и святостью и не смягчая любовно их первоначальной ограниченности. Так древние мудрецы и поэты, и, преимущественно, творцы пластического искусства в Греции, придали религии природы более прекрасную и радостную форму: так и в мифических изображениях божественного Платона и его школы, которые и вы признаете скорее религиозными, чем научными, мы видим прекрасный подъем упомянутого мистического самосозерцания до высшей вершины божественности и человечности; мы видим в них также живое стремление, обусловленное лишь привычной жизнью в области искусства и присущей ему, и в особенности поэзии, силой, – стремление проникнуть от этой формы религии к противоположной, связав воедино обе. Поэтому можно лишь преклоняться перед самозабвением, с которым он, как справедливый властитель, не щадящий даже мягкосердечной матери, со священной ревностью порицает искусство; ибо что в нем не есть упадок или порождаемое им заблуждение, то касается лишь добровольной услуги, которую оно оказало несовершенной религии природы. Теперь оно не служит никакой религии, и все теперь иначе и хуже. Религия и искусство стоят теперь рядом, как два дружественных существа, внутреннее родство которых, хотя взаимно непризнанное и едва чуемое, все же многообразно прорывается наружу. Как разнородные полюсы двух магнитов, они сильно влекутся друг к другу, но не могут преодолеть своей тяжести и дойти до полного соприкосновения и объединения. Дружеские слова и сердечные излияния всегда просятся на их уста, но всегда возвращаются назад, не в силах найти подлинный характер и последний смысл своей мечты и тоски. Они жаждут бо́льшего самораскрытия, и, вздыхая под одним и тем же гнетом, они смотрят на свои общие страдания, быть может, с внутренней симпатией и глубоким чувством, но без подлинно объединяющей любви. Осуществится ли счастливый миг их соединения под действием этого общего гнета? Или, быть может, из чистой любви и радости скоро взойдет новый день для одного из них, столь ценимого вами? Но что́ бы ни ждало их впереди – тот из них, кто будет первым освобожден, наверное, поспешит, по крайней мере, из братской верности позаботиться о другом. Теперь же не только обе формы религии лишены помощи искусства, но и само по себе их состояние хуже, чем когда-либо. Оба источника восприятия и чувства величественно и обильно притекали от бесконечного, пока научное умничание, лишенное истинных принципов, еще не нарушало своею пошлостью чистоты сознания, хотя каждый из источников сам по себе не был достаточно богат, чтобы производить высшее; теперь же они сверх того загрязнены потерей наивности и гибельным влиянием воображаемого и ложного знания. Как очистить их? Как придать им достаточно силы и полноты, чтобы, оплодотворяя почву, они порождали на ней не одни лишь эфемерные продукты? Свести их и соединить в одно русло – вот единственное, что может осуществить религия на пути, которым мы идем; это было бы событием, из лона которого она вскоре вышла бы в новой и более прекрасной форме навстречу лучшему будущему.

Смотрите же: хотите ли вы того или нет, но цель ваших высших современных усилий есть, вместе с тем, возрождение религии. Именно ваши старания должны осуществить это событие, и я приветствую в вас спасителей и пестунов религии, хотя и непроизвольных. Не покидайте вашего поста и вашего дела, пока вы не вскроете последней глубины познания, не раскроете с жреческим смирением святилища истинной науки, где все вступающие, и в том числе и дети религии, найдут возмещение всему, чего нас лишало полузнание и высокомерное самодовольство. Философия, возвышая человека до сознания его взаимодействия с миром, научая его видеть в себе не только нечто обособленное и единичное, но и живого соучастника целого, не потерпит далее, чтобы перед ее глазами погибал в нищете и убожестве, не достигнув своей цели, тот, кто упорно направляет свой духовный взор на самого себя, ища в себе вселенную. Рухнула боязливая преграда, все вне человека есть лишь иное в нем, все есть отражение его духа, как и его дух есть отпечаток всего; он смеет искать себя в этом отражении, не теряя себя и не выходя из себя, он никогда не может исчерпать созерцания самого себя, ибо все лежит в нем. Нравственное учение в своей обуздывающей небесной красоте, далекое от ревности и деспотического самомнения, само подаст ему при входе небесную лиру и магическое зеркало, чтобы он мог узреть строгое и тихое развитие духа в бесчисленных формах, всегда одинаковое во всей бесконечной области человечества, и сопровождать его божественными звуками. Кто озирается вокруг себя, ища вселенную, того естествознание смело ставит в средоточие природы и не допускает, чтобы он бесплодно рассеивался и останавливался на мелких чертах. Он может тогда прослеживать игру ее сил до самой таинственной ее области, начиная с неприступных хранилищ подвижной материи и кончая художественной мастерской органической жизни; он измеряет ее могущество от границ рождающего миры пространства до средоточия своего собственного я и всюду находит себя в вечной борьбе с нею и в неразрывном соединении, всюду видит в себе ее внутренний центр и ее внешнюю границу. Видимость рассеялась, и сущность достигнута: его взор прочен и его горизонты ясны; всюду узнает он одно и то же под всеми одеяниями и успокаивается только в бесконечном. Я уже вижу, как некоторые исключительные личности, посвященные в эти таинства, возвращаются из святилища и уже очищаются и украшаются, чтобы выступить в жреческих одеждах. И пусть одна из богинь еще медлит своим благотворным явлением; время дает нам великое и обильное возмещение и этого. Ибо величайшее художественное произведение есть то, материалом которого служит само человечество и которое непосредственно творит Божество; и это произведение многие уже скоро начнут понимать. Ведь Божество творит и теперь со смелым и могучим мастерством, и вы будете неокорами [19] Блюстителями храма. – Примеч. перев. , когда новые творения будут установлены в храме времени. Вложите силу и дух в истолкование художника, объясняйте из прежних его созданий позднейшие и из последних – первые. Мы должны объять прошедшее, настоящее и будущее, созерцать бесконечную галерею возвышенных произведений искусства, умноженных тысячью блестящих зеркал. История, которой подвластны миры, должна с благодарностью обильно вознаградить религию, как свою первую воспитательницу, пробудить истинное и святое поклонение вечной силе и мудрости. Смотрите, как божественный росток созревает среди ваших насаждений без вашего содействия, свидетельствуя о благосклонности богов и о непреходящем значении вашей заслуги. Не стесняйте его роста и не выпалывайте его: он есть ваше украшение и спасительный талисман.