Фридрих Шлейермахер - Речи о религии к образованным людям, ее презирающим. Монологи [сборник]

16) Заключительный итог этого рассуждения, именно, что Христос есть средоточие всякого посредничества, должен надлежащим образом связать все единичное в этом ходе мыслей и пополнить его кажущиеся пробелы. Тем не менее, я желал бы обратить внимание читателя на то, что в моем трактовании вопроса сознательно подчеркнуто, что если даже допускать некоторое значение за тем различием, которое в то время имело большой успех в качестве великого открытия, – именно за различием между учением Христа и учением о Христе, – то все же идея посредничества во всяком случае должна быть причислена к учению Христа, и наше учение о Христе есть не что иное, как сначала развитое верой, а потом санкционированное историей подтверждение и применение этого учения Христа. И если я отделяю Его школу от Его религии, то, как совершенно явственно свидетельствует заключение, это есть лишь различное рассмотрение одного и того же вопроса с двух разных точек зрения. Ибо идея спасения и посредничества как центр религии – в этом и состоит религия Христа; поскольку же отношение этой идеи к Его личности есть исторический факт, и все историческое существование как учения, так и религиозного общества основано на нем, я называю эту историческую сторону дела общеупотребительным именем школы. А что эта школа для Христа есть лишь вторичное, первичное же – указанная идея, это явствует из приведенного здесь, равно как из того, что сначала Он возвестил царство Божие и Себя как грядущего, и лишь позднее – Себя как пришедшего.

Если несколько далее в тексте я говорю, что Христос стал посредником для многих, то я прошу вспомнить, что Сам Христос в одном месте говорит, что Он отдает свою жизнь как искупительную плату для многих; из моих слов не следует делать ограничительный вывод, или, по крайней мере, такой вывод должен быть понимаем в согласии с высказанным уже мною в ином месте воззрением, по которому действительное пережитое общение человека с Христом всегда ограничено и останется таковым, даже если христианство распространится по всей земле; напротив, чисто внутреннее и мистическое отношение Христа к человеческой природе как таковой я признаю безусловно всеобщим и безграничным.

17) То, что здесь сказано о Писании, быть может, покажется иным членам нашей церкви слишком католическим ввиду сближения того, что созидается в церкви, с Писанием, тогда как католики признают это изложение ультра-протестантским, так как здесь не только не признается, что Писание опирается на авторитет церкви, но даже и объем самого Писания объявляется еще незаконченным. Последнее имеет лишь гипотетический смысл и предназначено для более резкого отделения внешней стороны дела от внутренней. Ведь если бы еще теперь могла найтись книга, написанная, например, Марком или Лукой или Иудой и имеющая все признаки подлинности, то, конечно, вряд ли нам удалось бы единогласно решить включить ее в канон; тем не менее, она все же проявила бы свою нормативную библейскую силу, если бы она носила в себе таковую, т. е. действительно была бы Библией. И, конечно, несомненно, что именно эта сила служила определяющим основанием для церковной практики, которая установила канон, тогда как церковное постановление могло только подтвердить эту практику.

18) Если читатель, сравнивая разные издания этой книги, не найдет этого места в предыдущем издании, то это не значит, чтобы оно было только внесенным мною добавлением; напротив, я предназначал его еще для второго издания, но снова вычеркнул его там, так как оно казалось мне слишком вызывающим. Теперь, когда эти времена уже прошли, оно может найти себе место, как памятник того впечатления, которое производили на меня, да, конечно, и на многих, религиозные настроения того времени. Дело в том, что пресыщенность непонятым христианством выражалась тогда у многих не только в безверии, которое здесь отрицается, ибо мнение этих лиц, что если христианство лишено значения, то не имеет смысла и религия вообще, делает честь христианству; у немалого числа людей эта пресыщенность выражалась также отчасти в стремлении доставить внешние формы бытия естественной религии, тщетность чего уже обнаружилось в Англии и Франции, отчасти в жажде щекочущих новинок, как у людей, которые мечтали о символизованном и гностизированном язычестве, о возврате к старым мифологемам как о единственном спасении, и радовались, что фантазер Христос преодолен благодушно-трезвым Зевсом.

1) Это суждение менее удивит теперь, чем когда оно было впервые высказано. Ибо в то время легко можно было думать, глядя на одну сторону, что обе церкви соединятся в неверии, в индифферентизме, или, глядя на другую сторону, полагать, что они скоро будут лишь двумя различными формами суеверия, которые различаются между собой лишь внешними и совершенно случайными чертами, так что каждый отдельный человек столь же хорошо может принадлежать к одной, как и к другой. Но в последнее время ряд событий, упоминание которых здесь излишне, не только вновь оживили сознание реального значения этой противоположности, но и весьма отчетливо уяснили, как, собственно, относятся друг к другу обе эти церкви. И мы не можем отрицать, что подлинный центр этой противоположности лежит в Германии; ибо в Англии она хотя и сильна, но имеет скорее политический характер; напротив, во Франции она играет лишь весьма подчиненную роль. И конечно нам, немцам, надлежало бы прежде всего уяснить эту противоположность в ее чистой внутренней сущности как исторически, так и умозрительно; к сожалению, об этом слишком мало думают, и такое уяснение и у нас заменяется страстной полемикой, так что если бы кто-либо из нас захотел говорить об этом предмете совершенно беспристрастно, то его единоверцы заподозрили бы в нем скрытого католика, а со стороны католиков они встретили бы навязчивые и льстивые попытки к сближению. Похвальные явления подлинной основательности и умеренности, которые получали бы признание, суть редкие исключения. Минуя поэтому совершенно рассмотрение современного состояния, я хочу в немногих словах наметить, к какому пункту, по моему мнению, сводится эта противоположность, если оценивать ее с точки зрения исторического развития. В обеих церквах существует бесспорная склонность замыкаться друг от друга и, по возможности, взаимно игнорировать друг друга; об этом достаточно свидетельствует почти непостижимое невежество в отношении учений и обрядов противоположной церкви. Эта склонность вполне естественна в массах. Ибо каждая сторона находит достаточно религиозного возбуждения и питания в своем узком кругу, и противная сторона представляется ей если и не столь нечистой, как иудеям – приверженцы иных религий (хотя часто недалеко и до такого настроения), то, по крайней мере, совершенно чуждой. Эта склонность преобладает в спокойное время и прерывается в массах лишь страстными вспышками, которые постоянно приходится наблюдать, когда одна сторона добилась какого-либо решительного преимущества над другой в политической области или во множестве отдельных случаев частной жизни. Но образованные слои общества, претендующие на обладание историческим сознанием, не должны разделять ни указанной косной замкнутости, ни такой всегда вредной страстности. Между этими слоями в обеих церквах должно иметь место живое, хотя бы и не прямое взаимодействие, пробужденное спокойным исследованием соперничество, направленное на усвоение всего, что каждый признает наилучшим в противной стороне. Ибо в силу противоположного характера обеих церквей каждая из них менее всего восприимчива к тем несовершенствам, которыми более всего обременена противная сторона. Пусть католики испытают удовлетворение от того, как у них религиозное направление, чем более оно выступает наружу, тем более препятствует впадению во всякого рода варварство; и если они не обманывают сами себя утверждением, что в этом отношении нет никакой разницы между нами и ими, то пусть они посмотрят, как далеко они могут пойти в этом содействии индивидуальной свободе. Мы же должны как можно более страстно ограждать ту же твердую позицию, которую католическая церковь сумела обеспечить себе во всех своих внешних отношениях с помощью своей сильной организации, и должны попытаться добиться такого же единства и организованности, но именно в нашем духе и не давая духовному сословию того положения в отношении мирян, которое противоречит духу нашей церкви. Такие целебные воздействия действительно встречаются, и от времени до времени люди сознают их результаты; однако они задерживаются косной замкнутостью масс и прерываются моментами страстной борьбы. Поэтому цель этих воздействий, вероятно, еще не скоро будет достигнута, а до этого момента мы еще не сможем сказать, что напряженность отношения достигла предела и начинает ослабляться. Лишь тогда у обеих этих церквей возникнет общая задача оказывать живительное воздействие на почти совершенно омертвевшую греческую церковь, и, конечно, долгое время обе они должны будут прилагать все свои силы и средства, чтобы оживить этого мертвеца; и пока им это не удастся, обе они еще не могут признать выполненной судьбу своего разделения.