Эрнст Суттнер - Христианство Востока и Запада: в поисках зримого проявления единства

В этих обществах речь шла всегда о пробуждающихся евангелических кругах, то есть о группах, которым мышление восточной церковной традиции было совершенно чуждо. Миссионеры провозглашали своей целью распространение Библии. Но речь шла о распространении такого прочтения Библии, которое было близким для них, которое казалось им единственно верным христианским прочтением. Они учили своих учеников, соответственно индивидуальному пониманию каждого, выводить из прочитанного текста для себя основные жизненные принципы и непосредственно руководствоваться ими в своей деятельности, не сверяя личное понимание Библии с церковной традицией экзегетики или, само собой разумеется, с благочестием и церковным восприятием восточных церквей, то есть, игнорируя священное Предание Церкви.

Как католические миссионеры, которые прибывали в Османскую империю в течение первого столетия существования Конгрегации пропаганды веры, так же точно и протестанты хотели вначале евангелизировать восточные общины целиком, а не занимались миссионерством с целью обратить восточных христиан во вновь основанные отдельные протестантские общины. [412] При принципиальных расхождениях, разделявших миссионеров и восточные церкви в понимании церковной традиции и Библии, совсем неудивительно, что они оставили свои первоначальные намерения спустя совсем немного времени и уже в первом десятилетии своей деятельности (не как католические миссионеры, которым понадобилось целое столетие!) начали объединять вокруг себя отдельные общины.

Что касается англикан [413] , то ассирийская миссия архиепископа Кентерберийского, основанная англиканами в Урмии (в Персии), не ставила своей целью обращения [414] ; напротив, у «христиан св. Фомы» в Южной Индии, как и в других случаях протестантского влияния, их деятельность привела к обращению части верующих местной церкви и потому к новым расколам. [415] Результатом деятельности протестантских миссий было образование отдельных евангелических церквей у армян [416] , коптов [417] и эфиопов. [418]

Церковь живёт в мире. Её жизнь определяется историческими условиями, и они могут порой почти совершенно подавлять духовные приоритеты церковной жизни.

Наиболее яркий пример этого — политика Сталина, проводившая «возвращение» униатов в Православную церковь, которая не предполагала никакого уважения к совести тех, кого это касалось, а церковным кругам не представлялось права соучастия в решениях, позволяя лишь согласиться с ролью исполнителей этого плана. Сталин хотел покончить с влиянием Ватикана на всей территории своей империи и поэтому решил уничтожить униатскую церковь повсюду, где Красная Армия устанавливала советскую власть. Мероприятия, которые он приказал провести в Галиции, Закарпатье, в Румынии и Чехословакии, были нехристианскими и проводились с такой жестокостью, которая запрещает их даже упоминать, когда речь идет о поисках христианами видимого единства. С другой стороны, в связи с нашей проблематикой мы не можем обойти их молчанием, потому что многие епископы, священники и миряне православных церквей Украины, Румынии и Словакии, которых это непосредственно касалось, и православных церквей других стран воспринимают результаты событий, в которых их церкви не принимали участия, как законные. Во многих случаях автор убедился на собственном опыте и сегодня, что кое-кто даже радуется, что благодаря этим мероприятиям униаты были «возвращены в лоно Православной церкви».

По пропагандистским причинам, чтобы легче добиться согласия верующих с намерениями Сталина, власти старались представить дело так, будто церковь сама способствовала этим событиям, и воссоединение происходило по её желанию. Поэтому власти позаботились о создании «инициативных комитетов» униатских священников, которые должны были принимать «решения», отредактированные представителями государственных органов. То, что тогда на самом деле были среди униатских священников и интеллектуалов такие, которые считали правильным переход в православие, могло бы стать основанием для организации «инициативных комитетов», возможно, первоначально задуманных вполне искренне. Но советская власть без промедления, тотчас после их основания, понудила их пойти по желательному для властей пути.

В Галиции в 1946 г. НКВД распространял фальшивое пастырское послание московского патриарха Алексия I, которое призывало униатов к отступничеству от их церкви; это делалось с целью создать впечатление, будто Русская православная церковь побуждала к этим акциям. [419] НКВД находил православных епископов и священников, которые согласились на сотрудничество с органами. Несмотря на то, что руководство патриархии хранило упорное молчание в отношении событий в Галиции и в Закарпатье и лишь после смерти патриарха Алексия I Поместный собор 1971 г., созванный для избрания его преемника, одобрил переход униатов в православие. Однако властям Западной Украины удалось разжечь конфессиональные распри, потому что они так далеко зашли в обмане, что те возлагали вину за эти события на Православную церковь.

В Румынии власти выжидали занятия вакантного патриаршего престола с 1948 г., чтобы в то время, когда Румынская православная церковь ещё слабо могла возвысить голос, начать процесс, который протекал бы по образцу событий в Галиции. Правда, румынское православное церковное руководство скорее, нежели руководство Русской церкви, соглашалось одобрять результаты государственных акций. Когда участники съезда «инициативных комитетов», провозглашавшего конец существования румынской униатской церкви, непосредственно после этого прибыли в Бухарест, назначенный тем временем новый румынский патриарх Юстиниан приветствовал их такими словами: «Я воспринимаю известие о вашем решении вернуться в лоно матери-церкви как звук трубы, означающей радостную весть не только об укреплении нашего православия, но и о прогрессивном развитии нашего народа и нашего государства». [420]

В Чехословакии в апреле 1950 г. состоялся синод, который объявил о прекращении унии с Римом, в мае того же года правительство заявило о ликвидации греко-католической церкви Чехословакии, передало её собственность православным и признало юрисдикцию Московского патриархата над её верующими. [421]

В текстах постановлений, «принятых» «инициативными комитетами», о прекращении унии (т.е. списанных с образцов, данных представителями правительства) речь шла лишь о тех скорбных обстоятельствах в истории соответствующего народа, которые когда-то способствовали его готовности к унии. Но теперь они «ввиду установления социалистического строя», к счастью, преодолены, и уния стала ненужной. О богословских вопросах не было сказано ни одного слова. Ни одним словом также не было упомянуто о личных трудностях тех верующих, для которых долгом их совести перед Богом было единение с наместником престола апостола Петра. Не был принят во внимание и тот факт, что со времени заключения предками унии произошел экклезиологический перелом и за столетия существования униатских церквей Галиции, Закарпатья, Румынии и Чехословакии обратный переход из униатской церкви в неуниатскую воспринимался трагически. Политики пренебрегли тем, что для подавляющего большинства верующих, которым было приказано «вернуться» в православие, этот переход из-за перемен в экклезиологических убеждениях воспринимался как утрата принадлежности к Церкви Христовой. Индивидуальная совесть должна была умолкнуть перед интересами коллективистского государства.