Эрнст Суттнер - Христианство Востока и Запада: в поисках зримого проявления единства

По имеющимся сведениям, ещё предстоит преодолеть напряжённые отношения, в некоторых случаях даже разрывы, внутри вернувшихся в общественную жизнь церквей, потому что верующие, открыто провозгласившие свою принадлежность к унии после получения религиозной свободы, во времена гонений шли разными путями. Особенно там, где не было латинских католиков, хотя не только в таких местах были верующие, которые не отступали и не давали повода даже для малейшего сомнения относительно их принадлежности ни к латинской церкви, ни к греко-католической традиции. Они всё время принимали участие в богослужении только греко-католических подпольных священников. Там, где была возможность участвовать в богослужении латинских католиков, некоторые отказывались от восточного обряда, но не от конфессии. Они и их потомки с течением времени всё более ассимилировались с латинянами; но, поскольку как в Галиции, так и в Трансильвании латинские и греко-католические верующие, как правило, принадлежали к разным народностям, такая ассимиляция могла привести к разушительным последствиям для гражданских и родственных отношений тех, кого это касалось. Есть и такие, кто посещал всё время богослужения в своих приходских церквах, не обращая внимания на перемену конфессии; они и многие их потомки, которые были крещены как православные и, возможно, даже посвящены в сан, имели намерение остаться униатами, что отчасти сравнимо с унией «pro foro interno» XVII в. Наконец, после восстановления свободы совести к униатским общинам присоединились такие верующие, которые сами или чьи предки не имели никаких возражений против возвращения к православию. В некоторых местах, где верующие из различных группировок достаточно многочисленны, нередко складывались различные партии, и должно пройти ещё некоторое время, пока между ними созреет настоящее доверие.

Трудности вышедших из подполья униатов возрастали и в дальнейшем, потому что и у многих православных епископов и священников, с которыми они теперь имели дело, обстоятельства прошедших лет стали причиной их недостаточной богословской подготовки. И они думают и действуют не всегда так, как это соответствовало бы новому экуменическому мышлению. Следует вспомнить, что ещё некоторое время назад лишь ничтожному меньшинству богословов и епископов было разрешено поддерживать контакты с Западом. И только это меньшинство могло накопить экуменический опыт; для многих же экуменизм является чем-то непонятным. Это относится к румынам, чьи иерархи и богословы всё-таки могли принимать участие в экуменических встречах между 1-й и 2-й мировыми войнами. Это ещё более верно в отношении русских, у которых нет положительного опыта экуменизма в их Церкви, потому что расцвет экуменического движения, как известно, пришёлся на период после 1-й мировой войны, когда Церковь России была изолирована. Те немногие богословы и иерархи, которые могли участвовать в экуменических встречах, совсем не имели возможности публиковаться в России, а в Румынии — лишь под присмотром строгой цензуры; и едва ли они могли поделиться с собратьями своим опытом. Достоверная информация о том, что происходило в западных церквах на протяжении XX в., для широких масс была недоступна. Ныне в России с большим энтузиазмом читается богословская литература синодального периода, переизданная репринтом. Можно вообразить, какие представления о западных церквах проникают через такую литературу в народ.

Сегодня всем церквам в первую очередь необходимо заботиться о богословском образовании для того, чтобы будущее поколение узнало то, что клир и верующие до сих пор ещё не знают не по своей вине. Но остережёмся «бросить первый камень» в христианский мир Украины или Трансильвании, где особенно остро ощущается нехватка знаний о новом экуменическом сознании, потому что и в западных церквах, где доступно богословское образование, интерес к экуменизму еще чрезвычайно мал.

Так как сталинистским властям удалось распространить ложь, будто уничтожение униатской церкви в Галиции и Закарпатье произошло по желанию Московского патриархата, и оттого, что отдельные православные клирики фактически помогли разрушать эту церковь, понятно, что многие верующие униатской катакомбной церкви, неверно информированные и введённые в заблуждение, преисполнились глубокого недоверия к Православной церкви. Теперь нелегко убедить их в том, что Православная церковь-сестра достойна уважения. И неудивительно, если простые люди в наше время, с одной стороны, считают, что униатская церковь является церковью мучеников XX в. par excellence, которая заслуживает особых привилегий, а с другой — они относятся к Православной церкви из-за её недавнего прошлого с предубеждением. Чтобы подобные чувства не отравляли общественную атмосферу, Комиссия по православно-католическому диалогу призывает в Баламанской декларации: «Необходимо, чтобы Церкви объединились в желании выражать признание и уважение ко всем... православным, восточным и латинским католикам... которые пострадали» (№ 33).

Национальные противоречия в этой ситуации также имеют немалое значение, так как уничтожение униатской церкви на Западной Украине происходило под знаменем сталинской великорусской идеологии и призывало к «возвращению в лоно матери-церкви, в Московский патриархат». Но есть правда в том, что родина униатов со времени распада Киевского государства (то есть задолго до возвышения Москвы) была ориентирована на Центральную и Восточную Европу и вплоть до 2-й мировой войны как по государственной, так и по церковной линии никогда не подчинялась Москве. Великорусские претензии быть правопреемником христианизированной великим князем Владимиром Киевской Руси связываются нынче исключительно с Москвой, и отсюда выводится утверждение компетенции Московского патриархата над всеми областями, прежде в церковном отношении подчинёнными киевскому митрополиту, и это, естественно, встречает на Украине, особенно в Западной её части, упорное сопротивление. Вот почему, помимо религиозных, возникают и национальные причины для напряжённости между украинскими униатами и Русской православной церковью. Взрывная сила национальной напряжённости была так велика, что расколола православную церковь Украины, и теперь украинские униаты имеют дело с тремя украинскими православными церквами.

Московский патриархат, как историческая церковь русских, ожидает, что церкви-сёстры не будут составлять ему конкуренции на его территории. Это оправдано, если принять во внимание пример апостола Павла, который «старался благовествовать не там, где уже было известно имя Христа, дабы не созидать на чужом основании» (Рим 15:20). Но нужно ещё иметь в виду, что ныне по причине современной мобильности населения в областях, которые ещё несколько поколений назад были однородны, живут люди различных религиозных традиций. Недопустимо, чтобы церкви оставляли без духовной заботы тех верующих, которые вынуждены были мигрировать в «чужие края» и хотели бы там впредь сохранять традиционное наследие своих отцов. Для них должны быть созданы церковные душепопечительные структуры, даже если церковь их отцов на их новой родине на протяжении десятилетий ещё не была представлена. Несмотря на указания русского патриарха о необходимости заботиться о своих интересах на «исторических территориях», Архиерейский собор Русской православной церкви в феврале 1997 г. совершенно справедливо указал, что необходимо гарантировать душепопечение для православных, переселившихся на чужие «исторические территории» и там тоже встретивших своих братьев. Собор ясно высказывает одобрение в связи с ростом соответствующих общин и епархий: «Можно с удовлетворением констатировать, что возрастает число общин и епархий Русской православной церкви в странах дальнего зарубежья, что растет число членов общин, усиливается работа церковной заграничной службы, архипастырей и священнослужителей в диаспоре, что способствует настоящему формированию церковной жизни в рассеянии». [428] Как когда-то в большей части населённого русскими пространства преобладала Русская православная церковь, и украинцы Галиции до 2-й мировой войны были одной конфессиональной принадлежности, а именно, сплочёнными вокруг униатской церкви; если бы прежнее состояние повсюду считалось нормой, тогда выход православия за пределы России должен быть квалифицирован как «нарушение границы», экспансия.