Эрнст Суттнер - Христианство Востока и Запада: в поисках зримого проявления единства

Если Комиссия благодаря честной богословской работе придёт к убеждению, что от Бога даровано единство, а разделяют нас лишь исторические обстоятельства, она предложит церквам объявить об окончании эры раскола, и миссия её будет этим исполнена.

Но у некоторых католиков и православных доныне возникают серьёзные сомнения в том, действительно ли существуют предпосылки для церковного единства между нашими церквами. Комиссия по диалогу должна принять всерьёз мнение этих христиан. Она должна, если считает церковное единство возможным, поставить себе задачу достаточно ясно осветить скептикам среди католиков и православных причины своих решений, чтобы результаты исследований могли быть приняты церквами.

Если Комиссия после серьёзного исследования, напротив, придёт к противоположным выводам, надо констатировать, что она не может больше ничего сделать, кроме как прекратить свою работу. Потому что никакая человеческая инстанция не может добиться церковного единства, если оно не даровано Богом. Однако, по меньшей мере, с точки зрения католической экклезиологии, не приходится ожидать такого исхода работы Комиссии по диалогу, потому что, как изложено выше, II Ватиканский собор уже признал церковное достоинство восточного христианства.

Задачей Комиссии по диалогу вовсе не является покончить с расколом. Потому что Комиссия не имеет полномочий принимать такие решения. Она учреждена для консультаций и должна доложить церквам о результатах своей работы. Решать, в конце концов, будут церкви. Диалог сам по себе является подготовкой к этим решениям, ибо в нём речь и идет о том, существуют ли необходимые условия для церковного единства. После завершения глубоких богословских и исторических исследований это может быть логически убедительно подтверждено или, в случае необходимости, оспорено.

Но даже если результат богословского исследования, полученный со всей логической убедительностью, будет позитивным, этого ещё будет недостаточно, чтобы действительно обновить церковное единство, потому что церковное единство — это взаимная любовь. А любовь свободна и может быть дарована только свободно. Поэтому церковное единство не вырастает само по себе из того факта, что осознано наличие его предпосылок. Скорее оно должно быть осознано как дар свыше.

Действительно ли единство будет даровано или нет, остаётся открытым и тогда, когда богословие пришло к выводу, что единство — это дар. Именно поэтому и встаёт вопрос, хотят ли церкви и в какой мере, использовать плоды богословского исследования и провести его в церковную жизнь. Церкви свободны — сделать это или отказаться от этого дара. Конечно, иерархи и верующий народ, от которых зависит, принять или отвергнуть богословские выводы, должны подумать, что они будут держать ответ перед Богом в том, как они использовали свою свободу.

Многие современники опасаются того, что экуменический прорыв второй половины XX в. опять пойдёт на убыль, потому что в последнее время произошло многое, что грозит сделать вновь непроницаемыми границы между церквами-сёстрами. Но следует хорошо поразмыслить, прежде чем присоединяться к хору разочарованных, потому что для плодотворного развития экуменизма необходим процесс внутреннего развития церквей. А он идёт очень медленно из-за духовных причин и в силу присущей всем людям неповоротливости.

Об этих духовных причинах говорит Иисус в притчах о Царстве Божьем, когда называет горчичным зерном, меньшим всех семян, семена церковной жизни и подчёркивает, что не от нас зависит, будут ли они расти. Кто сеет, всегда должен ждать, пока из семени, без его содействия, вырастет плод. Замедление процессов, которое мы наблюдаем, может быть испытанием нашей веры и нашей надежды.

Что же касается неповоротливости, то опыт учит, что должно пройти время длительнее, чем жизнь одного поколения, пока новое понимание будет достаточно освоено не только широкими народными массами, но и епископами, священниками и ответственными лицами церкви, чтобы оно могло определять их личное благочестие и пастырское поведение в каждодневной жизни церкви. Как в биологической, так и в социальной жизни должно дойти до «кризиса», прежде чем начнётся выздоровление. Возможно, нынешнее торможение — это и есть кризис? Тогда он может, как всякий кризис, быть полезным.

Если это кризис выздоровления, тогда возражения против экуменизма, раздающиеся везде и повсюду, есть свидетельство начавшегося развития. Это доказательство того, что экуменизм уже не является достоянием того элитарного круга передовых мыслителей, которые прокладывали ему путь на II Ватиканском соборе, на всеправославных совещаниях и, в последнее время, в древних восточных церквах. В этом случае он стал проникать в церковные общины. До тех пор пока им занимались лишь ведущие богословы, было нетрудно приходить к выводам, потому что участники были подготовлены не только соглашаться с известным изречением: «in necessariis unitas, in dubiis libertas, in omnibus autem caritas» (в главном единство, в спорном свобода, во всём любовь) [433] , но и делать из него обоснованные заключения и двигаться вперед. Но опыт показывает, что в общинах очень легко приходят к общему согласию с этим изречением, а значительные разногласия начинаются там, где что-нибудь из того, что отдельным клирикам или верующим особенно дорого, причисляется к «спорному». Тут требуется терпение.

Вспомним еще, что на востоке Европы очень маленькая группа иерархов и богословов, которым власти разрешали участвовать в дискуссиях, не имела никакой возможности информировать своих коллег и общины об этих обсуждениях. И станет понятным, что нужен ещё длительный процесс развития, чтобы созрели плоды, которых многие ожидают с нетерпением.

Энциклику «Mystici corporis» от 26.6.1943 [434] и грамоту «Anno ineunte» [435] , которую папа Павел VI передал в июне 1967 г. патриарху Афинагору I, разделяет всего 24 года, но за это время произошла такая перемена в понимании раскола, больше которой и не могло бы быть. Для Пия XII находиться в расколе с папой означало то же самое, что быть отделённым от Церкви. Для Павла VI тогдашнее отношение Ecclesia Catholica Romana к православию, напротив, было «общением, которое уже существует, хотя и не во всей полноте»; таким образом, у него не было сомнения в церковности отделённого от Римского престола православия [436] , так как Римская церковь может иметь общение лишь с церковью.

Противоречие между обеими точками зрения не ново. Впервые об этом дискутировали уже в дни епископа Киприана Карфагенского (ум. 258), когда он оспаривал возможность крещения за пределами его церкви. Для него было несомненно, что Господь дарует людям спасение лишь через церковь. Таким образом, он подчёркивал, что только там, где церковь, Святой Дух совершает таинства. Это убедительно выраженное Киприаном понятие о пути Божественного спасения оставалось во все времена дорогим для церкви. Но этому был протест, так как Киприан, одновременно с учением о церковности благодати Божьей, защищал точку зрения, что Церковь Христова ограничена пределами собственной местной церкви, а после серьёзной проверки существующих между определёнными христианскими группами проблем следует предавать их отлучению. Киприан считал необходимым крестить не только иудеев и язычников, которые обращались в христианство, но и всех обращавшихся из раскольнических христианских групп, которые в своих общинах уже были крещены во имя Святой Троицы. В церкви Карфагена в его время практиковали повторное крещение. Отсутствие канонического общения и общения в таинствах между теми общинами и собственной местной церковью Киприана он считал явным признаком того, что в тех общинах Дух Божий не посылает благодатных даров. Несмотря на веру в распятого и воскресшего Господа, которую отлучённые общины исповедовали точно так же, как церковь Киприана, их церковность категорически оспаривалась.