Геннадий Дмитриев - Апостол Иуда

Возможно, показаний лжесвидетелей было бы достаточно, чтобы осудить проповедника на смерть. Но Пилат не так давно беседовал с Иисусом и знал, что обвинения против него ложны. Знал он и то, что Каиафа ищет повода, чтобы избавиться от Христа, знал, и сам предупредил его об этом. Но ни Каиафе, ни Анне не было известно о том, что Понтий Пилат уже встречался с Иисусом. Не знали они и о письме, императору Тиберию, в котором Пилат с уважением отзывался о проповеднике. Потому и рассчитывали на то, что скорый на расправу прокуратор не станет разбираться в деталях.

— Мне сказали, что ты призывал народ к смуте? — спросил прокуратор Христа.

— Это ложь, — отвечал тот, — и ты это знаешь.

— Знаю, — ответил Понтий Пилат, — скажи, кто так истязал тебя, он? — указал прокуратор на Ксаверия.

Иисус молчал.

— Что же ты молчишь, отвечай — он истязал тебя?

— Что ты сделаешь ему?

— Я дам тебе меч. Убей его, он не должен был делать того, что сделал.

— Я не возьму меч, моё оружие — это слово Божие.

— Тогда возьми кнут, и рассчитайся с ним за все обиды.

— У меня нет обиды на него. А бить человека кнутом позорно и недопустимо, уж лучше меч, чем кнут. Я прощаю его, и всех кто лжесвидетельствовал, кто избивал меня, ибо не ведают они, что творят.

— Ты и сейчас веришь в то, что любовь к людям превыше всего? Ты должен ненавидеть этих людей, которые предали и избили тебя, а ты прощаешь их?

— Да, прощаю, я всегда говорил, что ненависть разрушает, созидает только любовь. Нет у меня ненависти к ним. Разве можно ненавидеть человека только за то, что он слеп?

— Но этот человек виновен в нарушении закона и будет наказан, он не должен был вмешиваться в религиозные дела иудеев. Антоний! Возьми кнут, накажи его!

Антоний взял кнут, и замахнулся на Ксаверия. Но Иисус, превозмогая боль в истерзанном теле, стал между Антонием и Ксаверием, и удар кнута обрушился на его спину. Ни крика, ни стона не издал он, лишь потом покрылось истерзанное чело.

— Да, этот человек святой! — воскликнул Понтий Пилат, — Ты закрыл собой того, кто истязал тебя?!

— Прости его, — ответил Иисус, — прости, как я простил.

— Раз так, то и я прощаю его, иди Ксаверий, не будет тебе наказания.

Но посмотрев на несчастного центуриона, можно было понять, что прощение Иисуса возымело гораздо большее влияние на него, чем любое, самое страшное наказание.

— Я, прокуратор Иудеи, наместник кесаря на этой земле, признаю, что человек этот не виновен в том, в чем обвинили его! — громко заявил Понтий Пилат всем присутствующим, — Своей волей и властью, данной мне кесарем, я отпускаю его! Ты свободен, иди!

Иисус сделал шаг, но силы оставили его, и изможденное страданиями тело медленно опустилось на землю.

— Антоний, — сказал прокуратор, — пойди, позови кого-нибудь из тех, кто близок ему. Пусть заберут Иисуса и омоют раны его.

На зов Антония явились Иаков и Фома, которые ожидали решения прокуратора. Видя, что Христос сам не сможет идти, Иаков ушел и вернулся с плащаницей, на которую положили истерзанное тело Иисуса и отнесли в дом Фомы. Там омыли раны и смазали их бальзамом, приготовленным из целебных трав.

Когда Иуда увидел, как измученного, истерзанного пытками Христа повели к Понтию Пилату, он понял, что это конец. Произошло то, самое страшно, чего он боялся. Он направился было вслед за процессией, уводившей Иисуса, но дорогу ему преградил всадник:

— Это ты Иуда Искариот? — спросил он.

— Я, — ответил Иуда. — Что надобно тебе от меня?

— Вот, держи! — он бросил к ногам Иуды мешочек с деньгами, который со звоном упал на землю. — Каиафа велел передать тебе, ты заработал это!

С этими словами всадник развернулся и ускакал, подняв облако пыли. Иуда поднял мешочек и развязал, там было тридцать серебряных монет. «Так вот во что оценил меня Каиафа!» — обожгла его мысль. Он вернулся к первосвященнику, вошел в дом, и швырнул деньги на пол, к его ногам.

— Забери свои деньги! Я не предавал Иисуса! Ты же знаешь это!

— Я знаю, — ответил Каиафа. — Но кроме меня, этого не знает никто. Все считают, что именно ты предал его. А деньги возьми, негоже деньги на пол бросать. Да и в храм их вернуть нельзя, ибо заплачены они за кровь невинную.

— Ты знал, что Иисус не виновен, но всё равно отдал его Пилату на смерть! А ведь он хотел только поговорить с тобой! Хотел, чтобы ты выслушал его!

— А тебе то что? Он говорил — я слушал. Он хотел поговорить со мной, я хотел избавиться от него, а ты хотел помочь ему. Хотел помочь ему, а помог мне. Вот я и заплатил тебе за работу. Он добился того, чего хотел, и я добился того, чего хотел я. А чего же хочешь ты, Иуда? Возьми деньги, ты заработал их.

— Будь ты проклят, во веки веков, Каиафа!

— Нет, это не я, это ты будешь проклят во веки веков, и ты, и имя твое, и весь род твой!

Иуда ушел. Он знал, что никто, никогда не вспомнит о нём того, что было на самом деле, что душа его будет завидовать душам тех, кто горит в аду. Ни рай, ни ад не примет его душу. Весь ужас безысходности навалился на него как каменная глыба, которая сдавливала грудь, мешала дышать. Он подошел к своему дому, который казался ему могилой, он снял со стены веревку, связал петлю, встал на стол, и, перекинув веревку через балку потолка, надел петлю на шею. Вдохнув полной грудью воздух в последний раз, он оттолкнулся от стола ногой, и петля захлестнула его горло. Хрип последнего проклятия вырвался из него, и он затих навсегда.

Завтра утром должны были казнить Варавву и ещё двоих разбойников, пойманных раннее, а вечером, накануне казни, слуга доложил Понтию Пилату, что разбойник Варавва желает с ним говорить.

— О чем мне говорить с разбойником? — ответил прокуратор, — передай, что слишком много чести для него, говорить с наместником кесаря в Иудее.

— Он отвечает, что желает оказать честь прокуратору беседовать с иудейским царем, — возразил слуга.

— Что? Этот разбойник называет себя иудейским царем? Да он просто сумасшедший! Приведите его, хочу я посмотреть на этого «царя Иудейского»!

Стражники привели к нему закованного в цепи Варавву. Он стоял и смотрел на прокуратора тяжелым, ненавидящим взглядом.

— Кто ты, и зачем хочешь говорить со мной? — спросил Понтий Пилат.

— Я, Иисус, называемый Бар Авва, сын Иосифа, внук Иакова из дома Давида, имею полное право называться иудейским царем!

— Иисус? — удивился прокуратор, — я знаю Иисуса, называемого Христом, бродячего проповедника. Утверждают, что он происходит из рода Давида.

— Иисуса Христа? — усмехнулся Варавва, — он внук Илии, из весьма сомнительной, дальней ветви царя Давида, он не может претендовать на трон.

— Да он и не претендует, но к чему ты мне это говоришь, я не собираюсь разбираться с родословной вашего царя, ты — разбойник, и будешь казнен.