Георгий Ореханов - Лев Толстой. «Пророк без чести»: хроника катастрофы

Кроме того, для немецких профессоров были очевидны огрехи Л. Толстого в исследовании и толковании Евангелия. Мне пришлось уже писать об этом очень подробно [212]. Не буду повторяться, скажу только, что хотя подборка Л. Н. Толстым английских и немецких библеистов была фундаментальной, она носила тем не менее произвольный характер, потому что предпочтение отдавалось тем авторам, которые подтверждали его собственное практико-этическое понимание проповеди Христа. Кроме того, даже выводы и этих авторов Л. Н. Толстой искажал [213].

Подведем итог. Для протестантизма Л. Толстой является пророком той формы религии, которая отвечает уровню развития человеческой мысли, прошедшей через искус эпохи Просвещения и «рационалистического прогресса, отвергшего метафизические богословские концепты», пророком «новой христианской эры», о которой мечтали мистики прошлого и в которую христианство вернется к своим евангельским корням – «без догматов, иерархии и церковных структур» [214].

Именно поэтому в протестантской теологии XX века авторитет Л. Н. Толстого чрезвычайно высок. Он зиждется не столько на его богословских и экзегетических спекуляциях, сколько на том «пра-христианском» пафосе, который открывают исследователи в творениях писателя. Проповедь Толстого оказалась чрезвычайно созвучной общему сдвигу в этико-социальную сферу, который характерен для протестантской мысли XX века. Угадывая в трактатах писателя, созданных после религиозного переворота, внутренне сходные для себя тенденции, протестантские авторы в первую очередь подчеркивали социальную составляющую этой проповеди, стремление писателя дать не столько буквальный перевод евангельского текста, сколько перевести его на язык современности, актуализировать не мистический, а моральный и социальный пафос Евангелия. А также ярко выраженный антицерковный протест.

Именно поэтому В. Нигг называет Л. Н. Толстого «великим первооткрывателем Нагорной проповеди в новое время», а его непротивление злу силой, с точки зрения В. Нигга, в действительности есть «попадание» в самую сердцевину Евангелия. Нигг уверен, что особое значение эта мысль получает в связи с эпохой торжества тоталитаризма. По его мнению, проповедь писателя была отвергнута в первую очередь его русскими современниками не потому, что не соответствовала сущности евангельского христианства. Наоборот, его понимание Евангелия было настолько новым и неожиданным, что просто не могло быть ими воспринято [215].

Для протестантского богословия XX века важно то, что проповедь Л. Н. Толстого есть страстный евангельский призыв к современникам, истинное «русское христианство», христианский радикализм, свободный от печати «византизма», отвергающий современную культуру, но являющийся для современников, пребывающих в состоянии спокойной неподвижности, суровым призывом к следованию за Христом [216].

В обобщенном виде восприятие религиозных идей Л. Н. Толстого с позиций, которые мы можем назвать безрелигиозным, светским или секулярным гуманизмом, было сформулировано в работах известного русского лингвиста и историка литературы Д. Н. Овсянико-Куликовского.

Овсянико-Куликовский Д. Н. (1853–1920) – русский литературовед и лингвист, историк культуры, ученик А. А. Потебни, почетный член Петербургской Академии наук (1907), автор многих работ о русских писателях-классиках XIX в., в том числе ряда монографий о Л. Н. Толстом.

Критика Д. Н. Овсянико-Куликовским морального учения Л. Н. Толстого, насколько можно предполагать, является эпизодом, мимо которого прошло подавляющее большинство современных исследователей. И напрасно. Эта критика крайне примечательна и значима, ибо выдающийся лингвист и культуролог, который вообще уделял в своих работах Л. Н. Толстому особое внимание, в данном случае наглядно продемонстрировал сложность и противоречивость восприятия личности Л. Толстого в сознании русской интеллигенции. В этом восприятии, как уже говорилось ранее, присутствовали взаимно исключающие черты – сочетание восторженного поклонения со скептическим недоумением.

Настала пора разобраться с этим недоумением и с этим скепсисом. Чем они были вызваны? Только ли нежеланием отказаться от таких приятных вещей, как табак, вино и женщины? Конечно, нет.

Гораздо важнее другое. Критикуя Л. Толстого, Овсянико-Куликовский фактически сформулировал свой собственный, очень своеобразный и показательный нравственный катехизис, основные положения которого я и называю «безрелигиозным гуманизмом» или гуманизмом XX века.

Анализ Д. Н. Овсянико-Куликовского актуален тем, что его интересует не философское содержание учения Л. Н. Толстого, не его теоретическая убедительность, а практическая актуальность для русского образованного человека начала XX в. Главный вопрос, который адресует Д. Н. Овсянико-Куликовский Л. Н. Толстому, можно сформулировать так: может ли человек последовать моралистическим рекомендациям писателя, и если да, то в какой степени? Другими словами, как катехизис Толстого соотносится с религиозными потребностями прогрессивного человечества начала XX в.?

Отвечая на этот вопрос, Д. Н. Овсянико-Куликовский исходит из того, что главный интерес современного культурного человека связан с категорией «прогресс», который определяется как «создание и накопление материальных и духовных благ, и движение в сторону их демократизации, – предоставления всем и каждому возможности ими пользоваться» [217]. При этом он формулирует следующее примечательное правило безрелигиозного гуманиста – «не поднимать религиозных вопросов без крайней необходимости» [218]. Сегодня такую установку мы часто именуем «агностицизмом».

Другими словами, есть ли загробная жизнь или ее нет, все равно: живи и другим давай жить, – вот, с точки зрения Д. Н. Овсянико-Куликовского, простое решение вопроса [219]. Очевидно, здесь уже проходит принципиальное различие с учением Л. Н. Толстого – для Д. Н. Овсянико-Куликовского главный вопрос писателя («Как мне жить с точки зрения вечности?»), мучивший его всю жизнь, не является актуальным, как и вся религиозная проблематика.

Демократизация духовных благ в свою очередь складывается из следующих параметров.