Георгий Ореханов - Лев Толстой. «Пророк без чести»: хроника катастрофы

Ранняя переписка показывает, что Л. Н. Толстого очень притягивал молодой, увлеченный религиозными вопросами человек, готовый восторженно внимать всем словам учителя и, что не менее важно, реализовывать их в своей и чужой жизни. В личности В. Г. Черткова Л. Н. Толстого привлекали некоторые важные, знаковые для него самого черты – самокритичность, недовольство собой, стремление изменить жизнь в соответствии с требованиями Евангелия, как оно обоими понималось, готовность порвать с установками той среды, в которой В. Г. Чертков вырос, стремление, в соответствии с древней китайской мудростью, возобновлять себя самого каждый день сначала, постоянно идти вперед. Отметим и объединяющее критическое отношение к социальной действительности, мысли о судьбе обездоленных и несчастных – в целом очарование и привлекательность молодости, способной к рефлексивным оценкам и самоанализу, столь психологически близкие самому Л. Н. Толстому.

Конечно, важное значение имел и личностный фактор, т. е. то обстоятельство, что практически с первых минут знакомства В. Г. Чертков демонстрировал Толстому свою большую привязанность и преданность: «Я вас очень люблю. Вы для меня очень много. И я буду, если не остановите (а вы, мне чувствуется, не остановите) с вами душа в душу откровенен и правдив до бесконечности. – День славный, Бог близок» (март 1884 г.) (85, 45). В декабре 1885 г., делясь своей тоской с Чертковым, Толстой подчеркивает: «Мне мучительно тяжело и ни с кем так мне не хочется поделиться этой тяжестью, как с вами, милый друг, потому что мне кажется, никто так не любит во мне то хорошее, что есть во мне, как вы» (85, 294). На следующий день после смерти любимого сына Ванечки (февраль 1895 г.) Толстой сообщает своему другу об этом событии как одному из самых близких ему людей.

Чертков был для Толстого находкой не только как преданный ученик. Некоторые качества молодого кавалергарда в отставке в будущем сыграли решающую роль в создании универсальной системы распространения трудов писателя.

Во-первых, это обширные связи и знакомства, в том числе и в Европе. Именно контакты с издательскими фирмами в Англии и Швейцарии позволили В. Г. Черткову сделать то, к чему сам Толстой был неспособен и не имел никакой склонности: наладить в Европе публикацию тех его произведений, которые не имели шансов пройти цензурные препоны в России. Причем огромными тиражами.

Во-вторых, несомненный организаторский талант, способность быстро и эффективно формировать бюджет различных издательских проектов, а также переводить и широко распространять произведения Л. Толстого. Апогей этой деятельности действительно впечатляющий – издание бесцензурного текста романа «Воскресение» на нескольких европейских языках осуществлялось практически одновременно с выходом русского текста.

В-третьих, это способность создавать рекламу этим новым произведениям и самому Л. Толстому. Собственно, с 1884 г. в значительной степени мир начал узнавать о новых идеях Л. Толстого в «упаковке» В. Г. Черткова.

Уже в 1884 г. В. Г. Чертков берется за перевод на английский язык сочинения Толстого «В чем моя вера?». А осенью 1884 г. начинается подготовительная работа по организации изданий литературы для народа, которая привела к тому, что 22 февраля 1885 г. возникает издательство «Посредник», просуществовавшее вплоть до 1925 г. Новым активным сотрудником молодого издательства стала будущая жена В. Г. Черткова, Анна Константиновна, урожденная Дитерихс (1859–1927), дочь генерала, окончившая Бестужевские курсы. Их свадьба состоялась в октябре 1886 г.

Изучая историю дружбы и сотрудничества Толстого и Черткова, я прихожу к выводу, что она развивалась по определенному сценарию. Ведь последовательным врагом Церкви и ее учения В. Г. Чертков стал далеко не сразу. В ранней переписке с Л. Н. Толстым находят отражение его вопросы, сомнения, относящиеся, например, к последовательному неприятию Л. Н. Толстым Богочеловечества Христа, более того, его активное несогласие с писателем. Например, в письме по поводу перевода и издания в Англии книги Л. Н. Толстого «В чем моя вера?», он говорит: «…в этой книге есть места, которым я настолько не сочувствую, что не решусь быть орудием их издания и распространения <���…> я не мешать хочу распространению вашей мысли в ее полности, а только желал бы самому содействовать распространению только таких мыслей, которые, положа руку на сердце, я признаю за истину» (85, 67–68). В письме от 2 сентября 1884 г. Чертков конкретно указывает, что именно в трактате «В чем моя вера?» не заслуживает, с его точки зрения, включения в гектографические копии для последующего распространения: это отрицание Искупления, Воскресения Христа и веры в личную загробную жизнь. Аргументируя свою точку зрения, в качестве одной из причин В. Чертков упоминает то обстоятельство, что это отрицание ввергает читающего «в целый хаос сомнений и вопросов»; кроме того, он пишет, что и сам лично далеко еще не уверен в справедливости этого отрицания, добавляя: «Для меня это опровержение так же мало убедительно, как и противоположное утверждение» (85, 97). 25 сентября он указывает по поводу нового перевода Толстым Евангелия, что «пробелы против канонического перевода слишком чувствительны и резки», а некоторые мысли и выражения Л. Н. Толстого «неприятно поражают даже меня, а других, разумеется, совсем отталкивают, ни за что ни про что» (85, 106).

Но вскоре такое положение дел меняется. Я думаю, писателю ничего не стоило переубедить своего молодого ученика. Все-таки слишком разными были масштабы их личностей, уровень образования (скорее, самообразования), начитанности, способности к рефлексии. Постепенно самая трагическая из идей Л. Толстого – стремление сопротивляться «обоготворению» Христа (85, 136) – находит место в сердце В. Черткова, причем находит довольно быстро. Уже в письме от 21 июля 1884 г., то есть всего через 7–8 месяцев после знакомства, подвигая Л. Н. Толстого к подготовке специальных изданий для простого народа (что и реализовалось позднее в замысле «Посредника»), он указывает на необходимость «прежде всего очистить учение Христа от всех накопившихся перетолкований, обнаружить русским людям Евангелие как оно есть, в его простом, прямом смысле»; теперь, считает В. Г. Чертков, нужно сделать так, чтобы Христос был «доступен и понятен массе» (85, 89–90).

Однако мне кажется, что можно проследить и обратное влияние. Формулировки писателя в публичном варианте, то есть в изданных трактатах, со временем становятся более чеканными и определенно агрессивными. Все как-то упрощается, и только дневник продолжает нести в себе черты продолжающейся духовной динамики и напряженной внутренней работы. Хотя и по поводу дневников М. Алданов сделал очень остроумное замечание: кое-что в дневниках Л. Н. Толстого последних лет мог написать и Чертков, в том смысле, что в их взглядах уже имеется некий «общий знаменатель» [245].