Книга еретиков

4. Спустя пятнадцать дней после того воскресения собравшиеся для известной цели отцы, с той мыслью, что восточные епископы не приедут или приедут, пропустив много времени, сделали заседание под председательством божественного Кирилла, который занимал тогда место Целестина и был представителем епископа, как говорится, старшего Рима. Они призывают Нестория и уговаривают его защищаться против обвинений. Но Несторий, в первый день обещав прийти, если будет нужно, изменил своему обещанию и, несмотря на троекратное приглашение, не явился. Поэтому собравшиеся епископы приступили к исследованию дела. Сперва предстоятель Эфесский Мемнон обратил внимание присутствующих на то, сколько уже протекло дней после воскресения; а их было числом шестнадцать. Затем прочитали послания божественного Кирилла к Несторию и Нестория к Кириллу [277]. К этому присоединено было и святое послание дивного Целестина, написанное тоже Несторию. После сего Анкирский епископ Феодот и владевший престолом Мелитины Акакий объявили, какие хульные слова явно изблевал Несторий в Эфесе. По этому поводу приведено было много изречений святых и общеуважаемых отцов, изложивших правую и безукоризненную веру, и внесены в дело разные безумные хулы, произнесенные нечестивым Несторием. В заключении же святой Собор написал слово в слово вот что: «так как, кроме всего прочего, почтеннейший Несторий не захотел послушаться нашего зова и не принял посланных нами святейших и благочестивейших епископов, то мы, по необходимости, приступили к исследованию нечестивых его мнений и, обличив нечестие его мыслей и проповеди частью собственными его посланиями и писаниями, которые были прочитаны нами, частью устными его в этой митрополии выражениями, которые были подтверждены свидетельствами, сочли нужным, согласно с канонами и с посланием святейшего отца нашего и сослужителя, епископа римской Церкви Целестина, хотя не без многих слез, произнести следующий печальный приговор: поруганный Несторием Господь наш Иисус Христос, устами собравшегося ныне святого Собора, положил лишить его епископского сана и исключить из священнического сословия».

5. После этого, самого законного и справедливого приговора, именно через пять дней по низложении Нестория, прибыл в Эфес и Иоанн Антиохийский со своими епископами и, собрав их, низложил Кирилла и Мемнона. Когда же Кирилл и Мемнон подали жалобу бывшему с ними Собору, о чем Сократ, по незнанию, рассказывает иначе [278], тогда Собор позвал Иоанна для объяснения, что побудило его к произнесению этого низложения. Однако же Иоанн и после троекратного зова не пришел в собрание; посему с Кирилла и Мемнона низложение было снято, и вместо того лишен святого общения и всякого священнического авторитета сам Иоанн с его иереями. Феодосий сперва не принимал низложения Нестория, но потом, узнав о его богохульстве, писал епископам Кириллу и Иоанну благочестивые грамоты, и они примирились друг с другом и подтвердили низложение Нестория. <...>

7. Историки еще не рассказывали, как изгнан был Несторий, что потом с ним происходило, как он отошел из этой жизни и какое воздаяние получил за свое богохульство. Может быть, сведение об этом и исчезло бы, может быть, оно совершенно изгладилось бы и погибло от времени, и мы даже по слуху не знали бы о том, если бы я случайно не напал на книгу Нестория, заключающую в себе сказание о судьбе его. Сам отец богохульства, Несторий, построив здание не на положенном основании, а на песке, отчего оно, по словам притчи Господа, скоро разрушилось, защищая свое богохульство против обвинителей, что он незаконно делает нововведения и несправедливо требует Собора в Эфесе, между прочим пишет так: «я впутался в это по совершенной необходимости, когда Святая Церковь разделилась и одни говорили, что Марию должно называть человекородительницей, а другие – что Богородительницей. Дабы, – говорит, – не погрешить в одном из двух, то есть дабы бессмертного не присоединить [к смертному], либо, привязав к себе одну партию, не потерять другой, я придумал называть ее Христородицей». Замечает он также, что Феодосий, по благоволению к нему, сперва не утвердил его низложения, а потом, когда из Эфеса, по просьбе самого Нестория, прислано было к Феодосию несколько епископов с той и другой стороны, он получил позволение возвратиться в свой монастырь, лежащий ныне перед воротами Феополиса [Антиохии] и Несторием не названный. Впрочем, это был, говорят, монастырь Евпрепия, который, как известно, в самом деле лежит перед Феополисом, на расстоянии от него не более двух стадий. Несторий, по собственным его словам, провел там четыре года и пользовался всякими почестями и уважением, но потом, согласно с указом Феодосия, сослан в местечко, называемое Оазис [279]. О главном здесь, однако, умалчивается, то есть, и живя там, он не оставлял своего богохульства; так что предстоятель Антиохии Иоанн должен был донести о том императору, вследствие чего Несторий осужден был на вечное заточение. Написал он и другое сочинение в разговорной форме. В этом сочинении, посвященном какому-то египтянину, содержится описание его изгнания в Оазис, и говорится об этом обширно. А какое, не скрывшись от всевидящего ока, получал он наказание за богохульство, бремя которого нес, можно осведомиться из другого его послания, писанного им к фиваидскому префекту. Из него явствует, что так как Несторий не получил должного отмщения, то постигший его суд Божий назначил ему самое жалкое из всех бедствий – плен. Но Поелику он должен был испытать еще большее наказание, то державшие его в плену блеммии [280]дали ему свободу, а Феодосий своим указом позволил ему возвратиться в отечество. Узнав об этом, он переходил из места в место по границам Фиваиды и, будучи прибит к земле, получил конец, достойный прежней своей жизни, как второй Арий, самой своей гибелью показал и определил, какое воздаяние получат хулители Христа [281]. Оба они почти одинаково хулили Его: один называл тварью, а другой человеком. На жалобу Нестория, будто акты в Эфесе составлены были не по надлежащему [282]и будто это сделано происками и беззаконным нововведением Кирилла, я охотно сказал бы: отчего же он, несмотря на расположение к нему Феодосия, был сослан им и, не видя от него никакой пощады, неоднократно подвергался его приговорам, пока так горестно не окончил здешней жизни? Или чем опять назвать это, как не судом Божьим, выразившимся в суде Кирилла и его иереев, что ныне, когда оба они приложились к умершим и когда, по словам одного языческого мудреца, не состоящий в наличии беспрепятственно пользуется благорасположением, один осуждается как хульник и богоборец, а другой воспевается и прославляется как громогласный проповедник и великий защитник правых догматов? [283]Но чтобы не обвиняли нас во лжи, заставим говорить об этом самого Нестория. Прочитай же нам нечто слово в слово из твоего послания, которое ты писал к префекту фиваидскому. «По поводу недавно родившихся в Эфесе вопросов касательно святейшей веры, – говорит он, – мы, повинуясь императорскому определению, живем в Оазисе, или Ибисе». Потом, сказав кое о чем, прибавляет: «когда упомянутый город варварским пленением, огнем и убийствами был стерт [с лица земли], а мы, не знаю по какой-то нечаянной жалости к нам, были отпущены варварами, которые даже пугали нас грозными представлениями, убеждая скорее уходить из той страны и говоря, что вслед за ними займут ее мазы; тогда мы пришли в Фиваиду, в сопровождении других пленников, которых варвары – не могу сказать, чем возбуждались они к состраданию, – присоединили к нам. Эти пленники потом разошлись, кто куда желал; мы же вступили в Панополис и явились городскому правительству, боясь, чтобы нашего плена кто-либо не почел выдумкой и не стал обвинять нас в побеге либо в ином каком роде преступления, потому что злоба на клевету весьма изобретательна. Итак, просим ваше величие позаботиться о нашем пленничестве, как предписывают это законы, – и впавшего в несчастье пленника не предавать злонамеренности людей, чтобы не родилась и не перешла во все будущие поколения мысль, что лучше оставаться пленником между варварами, чем искать убежища в Римской империи». Потом он с клятвой уверял префекта «донести о нашем прибытии сюда из Оазиса, последовавшем за освобождением нас из плена, чтобы касательно нас состоялось опять какое-либо угодное Богу определение». То же видно и из второго его послания к тому же самому лицу. «Примешь ли ты это как дружеское письмо от нас к твоему велелепию или как убеждение отца, обращенное к сыну, во всяком случае прошу тебя выслушать терпеливо повесть о многом, что описано нами сколько было возможно короче. Недавно толпа номадов сделала набег на Оазис, или Ибис, – и он исчез». Потом ниже: «но когда это произошло, – не знаю, по какому побуждению или на каком основании действовало твое велелепие, что из Панополиса я послан был с варварскими воинами в Элефантину, на границы фиваидской области, и влечен туда, как сказано, военным отрядом; пройдя же большую часть пути, опять получил написанное повеление твоего мужества возвратиться в Панополис. Измученные трудами такого путешествия, с больным и дряхлым от старости телом, натерши руку и бок, мы, едва дышащие, пришли опять в Панополис. Но и тут не перестали еще поражать нас жестокие припадки страданий, как уже прилетело к нам другое, писаное повеление твоего мужества и снова повело нас из Панополиса в его округ. Здесь, по крайней мере, думали мы, остановимся и касательно себя будем ожидать определения непобедимых императоров, как вдруг безжалостно назначена нам иная, уже четвертая ссылка». И немного ниже: «так прошу тебя удовольствоваться тем, что сделано, удовольствоваться назначением стольких ссылок для одного тела, и позволить – смиренно прошу – к доношению твоего велелепия присоединить свое показание также нам, через которых непобедимые императоры должны были знать истину. Это мы советуем тебе как отец сыну. Если же и теперь прогневаешься, как прежде, то делай, что тебе кажется, – это будет значить, что никакая причина не сильнее кажущегося». Так-то и в самых письмах Несторий бьет и наступает руками и ногами, хуля царствование и правительство и не вразумляясь тем, что терпел. От одного, описывающего последнее время его жизни, я слышал, что язык его источен был червями и что через это он отошел к большим и вечным мучениям.