Стецкевич М.С. - Свобода совести [Невычитанная калибрятина]

Одновременно в обществе складывается, используя выражение Фурмана и Каариайнена, «проправославный консенсус». Он выражается вовсе не в значительном росте активно практикующих православие россиян. Как раз их численность, по сравнению с «застойными» годами, если и выросла, то не слишком значительно, не превышая 4-5% взрослого населения России. Зато количество тех, кто выражает свое положительное отношение к православию, достига

260

ет 94%. Таким образом, «проправославный консенсус» охватывает представителей всех мировоззренческих групп, причём если среди тех, кто идентифицировал себя в качестве верующих, «хорошо» и «очень хорошо» относятся к православию 98%, то среди неверующих и атеистов — немногим меньше: 84%. На протяжении почти всего периода президентства В. Н. Ельцина РПЦ среди институтов доверия занимала первое место.

В свою очередь, РПЦ с каждым днём убеждаясь в том, что ожидавшееся «религиозное возрождение» в основном проявляется лишь в росте числа тех, кто желает идентифицировать себя с православием, а не реально воцерковлённых людей, стала «списывать» происходящее не на собственную неготовность к ведению адекватной времени и ситуации миссионерской работы, и даже не на объективные причины, а на активность НРД и в меньшей степени — РКЦ.

Показательно, что если в самом начале 1990-х гг. Патриарх Алексий II, высшие церковные структуры заявляли об открытости РПЦ «к сотрудничеству с христианами разных конфессий, с верующими других религий, с людьми иных мировоззрений и взглядов», о праве «каждой личности на религиозное самоопределение», то с 1992-1993 гг. тональность высказываний стала меняться. На Архиерейском соборе 1994 г. Патриарх не только призвал к противостоянию «разрушительным для Православия действиям инославных, нехристианских и псевдорелигиозных миссионеров», но и обозначил стремление получить в борьбе против «лжерелигий» поддержку государства. Алексий II с сожалением отметил, что «в современных условиях государство практически не предпринимает правовых мер, чтобы защитить духовно-культурную идентичность народа». Некоторые православные иерархи высказывались ещё более резко. Так, епископ Владивостокский и Приморский Вениамин предлагает применять против «сектантов» «специальные духовно-государственные средства, точно так же как мы применяем средства от моли, ржавчины или бацилл».

Итак, уже в развёрнутой в начале 90-х гг. кампании против «сект», именовавшихся часто также «деструктивными» или «тоталитарными» культами, и сопровождавшейся призывами к государству «принять меры» если не по устранению (прямые призывы к запрещению НРД звучали крайне редко), то по серьёзному ослаблению конкурентов обозначилось стремление РПЦ к получению особого статуса, позволившего бы ей оказаться «равнее других» конфессий России.

В государственных структурах, в свою очередь, также бытовала мысль о желательности некоего союза между РПЦ и властью.

261

На первых порах последняя, возможно, просто стремилась позаимствовать хоть малую толику того авторитета, которым пользовалась РПЦ. Затем стали предприниматься попытки сконструировать некую единую для всей России «национальную идею» с опорой на православие. Даже президент Ельцин иногда позволял себе высказаться в том духе, что «религиозное руководство (имелась в виду Московская Патриархия. — М. С.) и руководство государственное слиты воедино, работают вместе на благо всех россиян» (1997).

Достаточно детально идея о необходимости новой православной основы для России была обоснована в статье влиятельных политологов А. Миграняна и А. Ципко, опубликованной в «Независимой газете» 20 августа 1997 г. Она носила следующее название: «Слабая власть, слабая церковь и слабое общество могут быть сильными только вместе». Политологи выстраивали такую цепь рассуждений: саморазрушение марксизма-ленинизма в качестве господствующей идеологии, объясняющей смысл жизни и перспективы развития государства и общества, создало духовный вакуум; авторитет же РПЦ, напротив, возрастает, но она своими силами данный вакуум заполнить не в состоянии, и поэтому государство должно помочь РПЦ реставрировать её влияние, что, в свою очередь, приведет к появлению нового российского самосознания.

Представление о православии как «новой национальной идее» и РПЦ как её главном носителе, всё более укоренявшееся во властных структурах, естественным образом стало сочетаться с желанием умалить значение, и главное — ограничить влияние других религий, особенно — НРД. В середине 1990-х гг. занимавший достаточно влиятельный пост начальника Управления Администрации Президента РФ по взаимодействию с религиозными организациями А. В. Логинов неоднократно высказывал мысль о наличии некоего «цивилизационного кода российского общества», «этноконфессио-нального баланса», который подрывает «неконтролируемая» активность иностранных миссионеров и НРД.

Благоприятную основу для эрозии либеральных норм в области обеспечения свободы совести, гарантированных законом «О свободе вероисповеданий» и Конституцией РФ создавал целый ряд факторов. Это и отсутствие традиции соблюдения законов, подмена их «практической необходимостью», характерная не только для чиновничества, но и вполне одобряемая населением в целом, и отсутствие немедленной отдачи от проводимых политических и экономических реформ, и неукоренённость в общественном сознании демократических ценностей и свобод, и желание РПЦ получить особый статус среди других конфессий.

262

На официальном уровне, по-видимому, впервые об этом зашла речь 20 апреля 1993 г. на встрече Б. Н. Ельцина с руководителями крупнейших религиозных общин страны. Работавший тогда в президентской администрации религиовед А. А. Красиков, присутствовавший на встрече, впоследствии вспоминал, что вопрос об ограничении деятельности иностранных миссионеров ставил не только Патриарх РПЦ, но и муфтий Т. Таджуддин, один из руководителей Совета Церквей Евангельских христиан-баптистов В. Е. Логвиненко. Это обстоятельство, конечно, свидетельствовало о том, что советская привычка к патронажу со стороны государства до сих пор жива, равно как и о неготовности некоторых религиозных лидеров принять идею свободного «рынка религиозных идей», естественно вытекавшую из текста закона «О свободе вероисповеданий». Однако на этой встрече президент предпочёл вести речь не о «регулировании» религиозной жизни, а о возможной помощи государства религиозным объединениям.

В обстановке конфронтации между Президентом РФ и Верховным Советом, стремившимся если не полностью, то частично вернуть страну в недавнее прошлое, последним была подхвачена идея о необходимости ограничения «духовной агрессии» из-за рубежа. В июле 1993 г. Верховный Совет принял ряд поправок к закону «О свободе вероисповеданий», которые, по существу, перечеркивали его смысл. Вводились понятия «традиционные» и «иностранные» религии. Первого из них в законе не было вообще, второе же, причём не понятие, а слово, присутствовало в тексте всего один раз, когда в ст. 4 речь шла о том, что свободой вероисповеданий могут пользоваться не только граждане России, но иностранные граждане, а также лица без гражданства.