Григорий Суглобов - Союз креста и меча (Церковь и война)

— Что, что, а молебны в армии я не забуду по гроб, — рассказывал в одном из писем автору Андрей Пименович Кузин из Харькова, служивший в царской армии накануне первой мировой войны. — Может, потому и помнятся они, что в казарме творился ад, а в храм попадешь — будто рай. Тут тебе и для глаз, и для души — все радует. Батюшка ласково поучает, да так пробирает, аж слеза на глаза наворачивается. Хор поет — туда голосистых солдат подбирали, — свечи мерцают. И сам обогреешься, и на душе теплее становится. Прямо-таки рай. А вышел из храма, тут и начиналось… Кого водили строем к обедне, тот никогда этого не забудет.

Помню, было это в году тринадцатом, справляли тогда праздник в честь царского дома. На завтрак дали нам до полфунта колбасы и булке — для солдата праздник что надо. Потом команда строиться. Выгнал нас фельдфебель за час до обедни, стоим ждем. Тут дождик начался такой нудный, до костей пробирает, а он все ходит, усы крутит. Обычно фельдфебель и без опозданий встречал через одного тумаками. Кому в ухо, кому в зубы — все сносили. А в этот раз опоздал в строй молодой солдат Харченко. Выскочил он, фельдфебель даже матерщину не прервал, выставил кулак, так тот и наткнулся на него. Глядим, глаза закатил и мешком у ног фельдфебеля свалился. Наконец-то двинулся строй. Идти нам до храма минут десять, а водили по часу. Одним словом, попали не сразу мы в храм. Стоим все мокрые, пар валит. Батюшка соловьем заливается, чему-то нас все учит, а нам не до молитвы, рады передышке. Потом уж стали прислушиваться.

Гляжу я на Харченко, и не верится, что его мордовал фельдфебель. Глазенки засияли, на лице улыбка заиграла, забыл все горе свое. Так больно мне стало за него: «Сколько же, думаю, тебе надо, чтобы забыть солдатскую каторгу. Чуток поманили его царствием небесным, он и размяк. Забыл о выбитых зубах, о крови на губах и о том, что завтра ждет». Так обидно стало за человека!

После молебна отвели нас в казарму, и тут-то началось повое «богослужение». Фельдфебель заставил Харченко залезть на стол и кукарекать. Почитай, до обеда так измывался над парнем. После обеда в казарму пришел священник и давай нам снова рассказывать, какой у нас богоданный царь да как ему служить надо.

Такая была служба царю да богу, — закончил рассказ Андрей Пименович. Полвека прошло с тех пор, внуки давно в Красной Армии отслужили, а я, как сейчас, помню царские молитвы.

Вот так и проходили торжественные церковные богослужения в «христолюбивом воинстве». Крест и кулак правили всем.

Религиозное воспитание солдат не ограничивалось посещением церквей. Военные священники, помимо проповедей в храмах, читали их в казармах, проводили беседы после обеда в присутствии дежурного офицера. Перед внебогослужебными беседами в казармах зажигали лампадки, начало и конец беседы сопровождались пением псалмов и чтением молитв. Нередко священнослужители приносили с собой проекционные, или, как их тогда называли, волшебные, фонари и показывали нижним чинам картинки на библейские сюжеты или о том, что ждет солдата на том свете, если он нарушит клятву царю и богу. Такие солдаты, по рассказам церковников, попадали в ад, зато примерные солдаты лечили свои раны в раю.

Внебогослужебные беседы особо почитались военным духовенством. Из донесений благочинных видно, что полковые священники проводили их почти ежедневно. В ходе таких бесед сознание солдат постепенно разъедалось религиозным дурманом. Им объясняли значение молитв, заповедей, символов веры, забавляли сказками о житиях святых и праведников и больше всего рассказывали о «помазаннике божьем» — русском царе-самодержце, за которого только и надо молиться, а если придется, и отдать жизнь.

Духовные отцы постоянно внушали нижним чинам, что офицер — слуга божий. «Не держите в сердце злобы на своих командиров, — говорили церковники, — если они вас и обижают иногда, то не по своей воле, а по божьему внушению. Поэтому их надо беречь как зеницу ока».

«И против военных священников не растравляйте своего сердца, — ласково пели святые отцы, — они тоже божьи слуги. Все их помыслы направлены только на службу богу. Земное их не интересует. Если бы не заботы о грехах ближних, они давно бы отошли от мирской суеты. Духовный пастырь — ваш наставник и отец родной. Слушайте его и берите пример с него».

Священнослужители с первого дня службы вручали новобранцу казенный молитвенник и вдалбливали ему в голову, что военная служба угодна богу, что и у бога есть свое воинство под командованием архангела Михаила, а войны бог посылает на землю для людской пользы. Не было бы грехов у людей, не было бы войн, но и в войне есть свои преимущества. Если солдат распростится с жизнью на поле брани, то его душа прямым ходом отправляется в рай. В этом — огромное преимущество воинов. Простые смертные попадают в рай через цепь непрерывных мытарств, а для солдата сразу открываются объятия святого Петра.

Для вечной райской жизни от нижних чинов многого не требуется: терпение, смирение и покорность. Конечно, при этом всегда надо помнить, что «глаз божий наблюдает за всеми действиями солдата и рано или поздно, но строго карает тех, которые нарушают клятву».

Особенно большое значение религиозному воспитанию придавалось в учебных командах, где готовились унтер-офицеры. Здесь еще чаще строились на молитвы, чаще ходили в церкви на литургии и всенощные бдения.

В поте лица трудились военные священники над поддержанием религиозного угара в солдатских массах. По всякому поводу, имеющему хотя бы мало-мальское отношение к армии, устраивались крестные ходы, молебны, окроплялось святой водой новое оружие, устраивались церемонии вокруг «чудотворных» икон с пением «Коль славен». И все это для того, чтобы внушить людям: «солдат есть жертва, принесенная на алтарь отечества в силу священнейшей потребности оного». Все было направлено на то, чтобы оставить след в умах и сердцах воинских чинов, заставить их переживать трогательные минуты высокого подъема религиозных чувств.

Религиозная обработка достигала самого широкого размаха в крупные религиозные праздники, особенно на пасху. В полках и дивизиях издавались праздничные приказы, определявшие порядок пасхальных торжеств. «Поздравления по случаю праздника пасхи, — говорится в приказе по 22-й артбригаде от 20 апреля 1907 г. за № 105, — начальник гарнизона будет принимать только в Софийском соборе по окончании заутрени в первый день. В первый день празднования св. пасхи командиры батарей и господа офицеры прибудут для христосования с нижними чинами батареи к 9 часам утра…» Так приказом командиров утверждалась «любовь» между подчиненными и начальниками.

После молебнов в каждой части разыгрывался спектакль единства офицеров и нижних чинов. Господа офицеры целый год издевались над солдатами, а в первый день пасхи прибывали для христосования. В девять утра они целовали солдатские губы, на которых кровоточили раны от офицерского кулака, целовали в щербатые рты, зубы которых они повыбивали. Целовали и приговаривали: «Кто старое помянет…»