Барт Эрман - Иисус до Евангелий. Как обрывочные воспоминания нескольких человек превратились в учение о Господе, покорившее мир

Более того, хотя я подхожу к Библии как историк, я вовсе не считаю этот подход единственно возможным. Мне грустно, когда люди думают, что раз евангелия содержат нестыковки, неправдоподобные факты и исторические ошибки, то надо выбросить евангелия на свалку истории.

Да, христианство часто рассматривается как «историческая» религия, и если возникают проблемы с исторической достоверностью, то появляются проблемы и у него самого. Я отлично это понимаю. Однако, на мой взгляд, в христианстве есть нечто большее, чем история. И вообще жизнь, смысл и истина не сводятся к вопросу, насколько достоверно описано событие в каком-либо древнем тексте.

С моей точки зрения, раннехристианские евангелия по сути намного больше, чем исторические источники. Это воспоминания ранних христиан о личности, которую они считали самой важной личностью в истории. Да, если смотреть на эти воспоминания под историческим углом, они вполне могут быть искаженными. Но это не обесценивает их (во всяком случае, для меня). Ведь так устроена жизнь. Не искаженных воспоминаний не бывает.

Действительно, все новозаветные воспоминания отличаются друг от друга, а стало быть, не вполне надежны. Но это не означает, что мы должны выбросить их как мусор. Ведь воспоминания одного человека всегда отличаются от воспоминаний другого человека, даже если речь идет об одном событии. Так действует память.

И действительно, на воспоминания евангелистов повлияли их жизнь, судьба и заботы. «Настоящее» наложило отпечаток на то, чтó и как они помнили о прошлом. Однако это не означает, что евангелия – пережиток старины. Ведь все воспоминания о прошлом спровоцированы и сформированы настоящим.

Мне грустно, что для многих людей свет клином сошелся на истории. Мол, если что-то не произошло, то оно неверно (во всех смыслах). Неужели? Разве мы так воспринимаем жизнь? Разве мы находим смысл только в твердых и надежно установленных фактах прошлого? Да с чего бы?

Разве все бессмысленно, кроме надежных фактов прошлого? Подумайте, сколько замечательного вокруг: близкие и друзья, работа и хобби, религия и философия, прогулки и романы, стихи и музыка, хорошая еда и хорошее питье.

Возьму один лишь пример, далекий от Нового Завета. Откажемся ли мы от литературы на том основании, что в ней многое выдумано? Главный герой замечательного романа Диккенса «Давид Копперфильд» не существовал. Обесценивает ли это книгу? Вы скажете: «Но ведь это другое дело, ибо это художественная литература». Да, художественная литература. И она может всю жизнь перевернуть, ибо полна смысла, хотя этих людей не было на свете.

А подорвут ли исторические открытия силу шедевров литературы? Допустим, нам докажут, что «Короля Лира» написал не Шекспир. Уменьшится ли его сокрушительная сила? От «Пляжа Дувра» у нас мурашки по коже – неужели мы разочаруемся, если узнаем, что у Арнольда были другие мысли, когда он в последний раз смотрел на Ла-Манш?

Литература обращается к нам независимо от исторической достоверности. Да и музыка. И скульптура. И вообще всякое искусство. А евангелия – это не только историческое свидетельство о прошлом, но и произведения искусства.

Кроме того, это письменные формы памяти. Большинство из нас лелеют множество воспоминаний: о детстве, родителях, друзьях, романтических связях, достижениях, поездках, об удовольствиях и миллионе других вещей. Другие воспоминания мучительны: о боли, страдании, непонимании, разрушенных отношениях, финансовых неурядицах, насилии, об утерянных близких и миллионе других вещей.

Когда мы осмысливаем и вспоминаем былое – людей, места, события, – у нас нет априорной установки проверять каждое воспоминание, чтобы удостовериться в его историчности. Мы не проверяем достоверность днями напролет. Нам достаточно памяти.

Да, память может быть хлипкой, ненадежной и ошибочной. Но уж что есть, то есть. С такой памятью мы живем. Если кто-то говорит, что мы все напутали, мы можем согласиться и подкорректировать наши воспоминания. А можем, как чаще бывает, и не согласиться, настояв на своем.

Мы живем не только собственными воспоминаниями, но и воспоминаниями других людей. Мы делимся своей жизнью с окружающими. А окружающие делятся своей жизнью с нами. Но есть только один способ делиться жизнью вне несуществующей наносекунды настоящего: делиться жизнью памяти. Наше настоящее находится под влиянием прошлого: и нашего собственного, и других людей. А форму прошлому придало наше настоящее. Форму размышлениям о будущем придает то и другое. Наша жизнь никогда не протекает в изоляции от нашего прошлого или прошлого других людей. Жить и делиться воспоминаниями – вот что составляет нашу жизнь.

Евангелисты делятся памятью о прошлом. Да, историки могут подвергнуть их анализу, чтобы понять, что происходило в жизни Иисуса. Я зарабатываю этим на хлеб. Но если бы евангелия больше ничего из себя не представляли, они были бы сухими, банальными и неинтересными никому, кроме любителей музейных редкостей. Евангелия – это нечто большее, чем исторические источники. И не случайно их воспоминания о человеке, который в них описан, изменили мир.

Заметим: мир преобразил – и преображает – вовсе не исторический Иисус. Вы скажете: как же так, разве христианство не стало религией Запада? Да, стало. Но можно взглянуть на вещи иначе. Два миллиарда человек на Земле верны памяти об Иисусе. Многие из них обладают тем, что я, историк, счел бы исторически точным воспоминанием о базовых фактах реальной жизни и служения Иисуса? Несколько тысяч? Это крошечный процент. Так что историю перевернул не исторический Иисус. Ее перевернул Иисус воспоминаемый .

Для меня как историка очевидно, что необходимо всерьез считаться с тем, что известно об историческом Иисусе. Однако воспоминаемым Иисусом пренебрегать нельзя.

Важно ли, в какой степени достоверна Нагорная проповедь в том виде, как она отражена у Матфея (Мф 5–7)? Историку – важно. Но если Иисус ее не произнес, потеряет ли она силу? Ничуть. Она заслуженно считается одним из величайших этических учений в истории нашей планеты.

Важно ли, в какой степени достоверны рассказы о чудесах: исцелял ли Иисус больных, изгонял ли бесов и воскрешал ли мертвых? И воскрес ли он сам? Историку – важно. Но если эти рассказы исторически недостоверны, лишает ли это их литературной силы? Думаю, нет. Они удивительно притягательны. Проникновение в их смысл означает постижение текстов, которым найдется мало равных по внутренней радости, да и влиянию на мир.

Важно ли, в какой степени достоверно, что Иисус считал себя Богом? Историку – важно. Но если не считал – а я думаю, что не считал, – все равно это позднее воспоминание о нем крайне ценно. Без него вера, основанная на учении Иисуса, не расправила бы крылья, Римская империя не отказалась бы от язычества, а история нашего мира пошла бы невообразимо иными путями. 1Историю изменили не грубые факты – ее изменила память.