ЦЕРКОВЬ БЕЗ ГРАНИЦ: СВЯЩЕННОЕ ПРЕДАНИЕ ИЛИ МОДЕРНИЗМ?

Недолжное смешение наблюдается в следующих рассуждениях о. Андрея: «Богослову же вообще не стыдно говорить: "Не знаю". Да, вопрос о границах церкви неясен. Но разве само православие не учит нас жить с неясными ответами. Наши вероучительные догматы разве ясны? Есть ли хоть один православный человек, которому "ясен" догмат о Триединстве? Укажите мне хоть одного философа, который вполне "уяснил" бы себе, как совместить веру в Бога как во Вседержителя, без воли Которого и волос с головы не упадет и слово с языка не сорвется, и Который еще до творения вселенной предвидел все, что в ней произойдет — и веру в нашу свободу и ответственность» [448] Там же. ? Несомненно, до конца уяснить догматы веры человеческому разуму не под силу. На то она и вера. Но при чем же здесь вопрос о границах Церкви? Для Православия это не вопрос. Символ веры учит нас верить в единство Церкви, и мы верим. Мы верим, что эта единая Церковь есть Церковь Православная, и границы Церкви — это границы Православной Церкви. Аргумент о непостижимости разуму догмата о Триединстве, догмата о согласовании воли Божией и свободы человеческой, других догматов нашей веры нельзя использовать волюнтаристски. Иначе можно ниспровергнуть все православное богословие. Нам непостижима тайна троичности Бога, но мы несомненно веруем, что Бог есть Единый в Трех Лицах. И утверждение, что Троичность Лиц Божества — тоже вопрос, так как невозможно постичь тайну Божества, несомненно, будет еретичным. Во многом тайной является то, каким именно образом согласуется в деле спасения благодать Божия и свобода человеческая, но отрицать участие в деле спасения того или другого — значит неизбежно противоречить учению Церкви. Как можно уяснить, каким образом две природы во Христе сочетаются одновременно неслитно и нераздельно? Но отрицать, что они сочетаются именно так — значит ниспровергать православную христологию. Точно так же, вряд ли когда–либо удастся полностью уразуметь догмат о единстве Церкви, но расшатывать священные границы Церкви — значит, как минимум, выйти за пределы православного богословия. Догматы веры не нужно «вполне уяснять». Нужно в них верить.

«Надо искать полноту, — продолжает свою мысль диакон А. Кураев, — но не отвергать неполноту. Может ли быть, что не только совершенная, но и ущербная тяга ко Христу приемлется Им? Если полноту духовного опыта мы обретаем в православии — означает ли это, что остальные — вне Христа? Приемлет ли Христос лишь чемпионов»? [449] Там же. И опять — Символ веры учит нас верить в единую Церковь, и ничего не говорит о полу–единой, или четверть–единой Церкви. Неполной Церкви не может быть, как не бывает неполного Христа. И приводит ко Христу не тяга к Нему сама по себе, но благодать, даруемая Богом в таинствах единой, святой, соборной и апостольской Церкви. Кому Церковь не Мать, тому Бог не Отец. Поэтому говорить о чемпионах и вторых и третьих местах на ристалище спасения уместно лишь в границах Церкви Христовой, еретики и раскольники в этом состязании не участвуют.

Вновь и вновь о. диакон вступает в противоречие с первоначальным тезисом о невозможности спасения вне Церкви: «Так "спасутся ли католики?" В качестве "римо–католиков" — вряд ли. В качестве просто христиан — возможно. Спасти их могло бы не то, что есть в латинстве "специфического", не вера в папскую непогрешимость, в чистилище или Filioque. Их может спасти то, что осталось в западной церкви от древнего ее православного наследия. То есть — западный христианин мог бы быть спасен именно вопреки тому, что он "римо–католик". В конце концов, по верному слову о. Георгия Флоровского, "Папизмом Рим не исчерпывается"». [450] Там же. Сюда же: «Зачем в своих видеть лишь хорошее, а в оппонентах видеть лишь дурное? Я говорю, что некоторый опыт благодати может быть у неправославных христиан. А мне в ответ восклицают — "Можно ли назвать, не оскорбляя Православие, благодатным опытом визионерство католических аскетов, экстазы пятидесятников с их сумеречным состоянием…?" Но ведь не сводится вся жизнь католиков к "визионерству", а жизнь пятидесятников — к экстазам. А экстазы пятидесятников и мистические опыты католических визионеров я и сам постоянно обличаю (причем в той же самой книге "Вызов экуменизма")… Но в моем понимании жизнь католиков не растворяется всецело в бредовых видениях некоторых несчастных монахинь». [451] Там же.

Очень жаль, что, пытаясь обосновать свое положение о размытости границ Церкви, диакон А. Кураев дошел до признания существования неких «просто христиан». В советское время был такой «денационализированный элемент». О. Андрей, в лучших традициях экуменизма, провозглашает «деконфессиональный элемент» (это не цитата), христианина без конфессиональных признаков. Православному богословию, святым отцам о существовании «просто христиан» ничего не известно.

«Не сводится вся жизнь католиков к "визионерству", а жизнь пятидесятников — к экстазам». Одно дело, когда в Церкви Христовой отдельные члены совершают ошибки на духовном пути, впадают в прелесть. И совсем другое, когда еретические лжецеркви официально узаконивают чудовищные бесовские прельщения в качестве нормы христианского богообщения. Произнося: «Верую во единую, святую, соборную и апостольскую Церковь», — католик имеет в виду именно свою, именно католическую церковь, а значит верит во все, что та повелевает ему верить, в т. ч. и в визионерство католических аскетов, как в благодатный духовный опыт. Но даже если бы этого визионерства в латинстве не было, отпав от Церкви, оно лишило себя благодати, а своих последователей — спасения. Пятидесятничество же и не отпадало от Церкви, оно к ней никогда не имело отношения.

«Папизмом Рим не исчерпывается». Используя эту красивую фразу, можно оправдать какую угодно ересь. Даже крайние секты сохраняют какие–то элементы церковного учения или религиозной практики. Так, и адвентисты почитают Священное Писание, и у совершенно диких русских сект XIХ века практиковалась Иисусова молитва. Проблема в том, что человек спасается не просто своими, пусть самыми благочестивыми, религиозными практиками, но освящающей благодатью Божией, которая действует только в Церкви, основанной Христом—Спасителем. А благодать — это не наследство и не какая–то магическая субстанция, которую, как ни извращайся, уже не потеряешь. Благодать проистекает от Главы Церкви Христа по всему Телу Церкви, сообщаясь каждому его члену. И воспринять благодать Божию возможно, только став членом Тела Христова.

«Поскольку спасаем не мы, а спасают нас, то до конца знать критерии и условия спасенности нам не дано». [452] Там же. Многие догматы нашей веры нам до конца знать не дано. Но это не значит, что если мы не можем до конца уяснить тайну Божественного Триединства, нам позволено сомневаться в именно троичном числе Ипостасей, или развивать учение о возможности четвертой ипостаси. Точно так же, «до конца знать критерии и условия спасенности нам не дано», но это не повод расшатывать священные границы Матери—Церкви. И то, что «спасаем не мы, а спасают нас», не имеет к данному вопросу никакого отношения. Таким приемом можно запретить всякое богословие. Но богословствуем и учим не мы, а Церковь, Тело Христово, Столп и Утверждение Истины, нам лишь надлежит смиренно следовать Ее всеспасительному учению, которое есть учение Христово. Так что в корне неверен вывод о. А. Кураева: «Порой стоит выдрать себя из рукодельной ризы, обрамляющей меня в позе "человека, владеющего истиной" и напомнить себе: "пытаться овладеть истиной столь же нехорошо и неприлично как женщиной"». [453] Там же. Не мы, сами по себе, владеем истиной, но Святая наша Мать Церковь, в уникальную благодатность и спасительность которой (а не себя) мы веруем. И если о. диакон предпочитает следовать за католическим профессором Шрейдером, уподобляющим познание истины мерзкому блудодеянию, то автор данных строк призывает читателя последовать, все же, за Иисусом из Назарета, сказавшим однажды: «Познайте Истину, и Истина сделает вас свободными». [454] Ин. 8, 32.