Замечания на книгу Мельникова Блуждающее богословие

Удивительная аргументация, ― если бы она исходила из уст мало-мальски образованного богослова, хотя бы из категории поносимых Мельниковым, с ней бы нельзя было и считаться, как с не вполне вменяемой; но, к сожалению, для профессионального защитника раскола она весьма типична и волей неволей вынуждаемся сделать хоть краткие замечания и на такое нелепое обвинение Церкви. Прежде всего, если бы все восемь аргументов Мельникова были бы точны, если бы все упоминаемые им писатели говорили то, что заставляет говорить их Мельников, какое бы отношение имело это к учению Церкви о Сыне Божием? О. Кремлевский, Лейтон, Бухарев и К° могли допустить неточные выражения и даже неправильные мысли о Сыне Божием, как допускали это (по сознанию самого же Мельникова в той же главе) автор Белокриницкого устава инок Павел, Арсений Швецов и др. старообрядцы, но при чем же тут православная или так называемая „старообрядческая церковь", какое право имел Мельников выводить из таких посылок, что „господствующая Церковь не имеет истинного учения о Сыне Божием"? Пусть читает он Символы церковные, догматические определения св. соборов, учения о Сыне Божием св. отцов церкви, принятое вселенским сознанием Церкви, ― вот учение господствующей Церкви о ее Основателе и Спасителе; а как учат Бухаревы, Кремлевские или иноверные нам Лейтоны, это в вину Церкви ставить недобросовестно. Даже и школьное богословствование, если оно сознанию Церковному не согласно, ― Церкви чуждо и своим его Церковь отнюдь не считает, хотя бы сами авторы его и считали себя чадами и даже пастырями этой Церкви.

Но сверх того и ни одна почти из 8 ссылок Мельникова для доказательства обвинения на Церковь, не свободна от подозрения в неточности или передержках: Еп. Сильвестр, как свидетельствует все его догматическое богословие, держится совершенно православного учения о Сыне Божием и отнюдь никакого учения о подлетном рождении Его (подобно Арсению Швецову или иноку Павлу Великодворскому) не допускает; отзыв же его о Тертуллиане и Ипполите, приведенный в изложении истории догмата так осторожен и тонок, что только придирчивый выжиматель того, чего не хотел сказать Сильвестр, может найти у него одобрение мысли о подлетном рождении Сына Божия; даже и в тех строках, которые выдернул Мельников, и то Сильвестр несколько раз говорит: „что здесь, т.е. у Тертуллиана и Ипполита не та мысль, будто Сын Божий не существовал от вечности, как ипостась" (стр. 35 сравн. стр. 38). При том же еп. Сильвестр, говоря о Тертуллиане и Ипполите, излагает историю догмата и, естественно, оценивает лишь сравнительное превосходство позднейших формулировок догматических с первичными, когда еще самая терминология богословская только вырабатывалась, а когда доходит до изложения общецерковного учения о Сыне Божием, то формулирует его точно по православному. К чему же после этого ссылка на неправославие еп. Сильвестра? Единственно разве затем, чтобы сказать, что вот де еретично и то догматическое богословие, которое „в господствующей Церкви имеет значение больше, чем изданные собором (каким) определения" (стр. 37), но таковое значение догматике Сильвестра, конечно, присвоено только Мельниковым.

Пращица и Скрижаль в отношении их якобы противоречивого учения о Сыне Божием сопоставлены Мельниковым искусственно и ложно: на самом деле эти книги в указанных местах говорят совершенно о разных предметах и друг другу нисколько не противоречат: первая обличает еретичность жития Ефросина, которое утверждало, между прочим, что „сугубым аллилуиа уста приятно благословляют имя совершенно единосущного в Троице, без порока в Божестве и человечестве" и, таким образом, усвояло воплощение лицам всей св. Троицы; вторая же говорит о перстосложении для крестного знамения и не находит нужным, подобно слову Феодорита и старообрядцам, помимо трех перстов, для изображения св. Троицы еще особо двумя перстами изображать веру в Сына Божия во двою естеству, как чего-то отдельного от Троицы не только по человечеству, во и по Божеству, так что если „собор 1667 года и утвердил Скрижаль", отсюда вовсе он „явным еретиком не обретеся", как хотелось бы того Мельникову; да и кроме всего сказанного, Мельников не сумел хорошенько и понять и ложно истолковал слова Пращицы, отнеся выражение ее „Единосущного в Троице в божестве и человечестве" к Сыну Божию (стр. 39), на самом же деле эти слова там относятся к Богу вообще, единосущному в Троице и вся тирада, выписанная у Мельникова на стр. 39, далее из Питирима, именно, стремится показать, что только „единого от Троицы Сына Божия должно исповедовать (как Ефросин и исповедовал) во двою естеству, а не Бога вообще, единосущного в Троице, ибо это наносило бы приятие плоти ни единыя ипостаси, но всей св. Троице". Мельников же по непониманию или тенденциозно отнес эту тираду к Сыну Божию.

Слова же из Скрижали, содержащиеся в ней в разных местах (на листах 8 и 806), Мельниковым соединены в одно совершенно произвольно и при этом все-таки не дописано то, что опровергает его ложь, якобы Скрижаль „наносит приятие плоти всей Троице", ниже она прямо говорит: „не пщуем вины причастия быти Отца и Духа вочеловечению Сына" (л. 806).

Бухарева и Кремлевского за их неточные выражения мы не оправдываем, если таковые у них, действительно, есть: учебники надо писать особенно осмотрительно, но, конечно, из-за их подобного рода неточностей винить в еретичестве не только Церковь, но даже и их самих может только Мельников. О Меньшикове же и Лейтоне мы позволим себе даже и Мельникову не возражать, чтобы не унижать себя и его, ― уж очень эти аргументы несуразны: похвалил ли, или выругал кого из профессоров, не называя при том же по имени, Меньшиков, одобрил или не одобрил журнал Странник какой-либо трактат или сочинение, в данном случае хотя бы Лейтона (хотя похвалить далеко еще не значит во всем с ним согласиться), за это Церковь не отвечает, как не отвечает и „старообрядствующая церковь" за ту брань и насмешки, какими осыпает православную Церковь и ее богословов г. Мельников.

Что же касается ссылки Мельникова на богородичен из Киевской минеи, по которому будто бы выходит, что „небеса существовали раньше Сына Божия, то здесь Мельников перемудрил даже самого себя, исказив своим переводом церковную песнь так, что простой церковный школьник над ним вдоволь посмеялся бы, и это тот Мельников, который не прочь блеснуть латинскими и греческими фразами. В приведенном им тексте богородична ясно и просто говорится, что Богородица на земли, а не на небеси родила без Отца Того, Кто паче мысли и слуха безматерен на небеси. Откуда же здесь мудрование о существовании небес ранее Сына Божия?

Наконец, указание на еретичность „Православного Исповедания" делается Мельниковым повторно, и ссылку его при этом на Тарасия, как судию этого документа, мы уже ранее признали неудачною, ― особенно неудобно ссылаться на Тарасия старообрядцам потому, что суд Тарасия наравне с Прав. Исповеданием придется им отнести и на свои уважаемые книги вроде Малого Катехизиса, Большого Катехизиса и друг.