Ричард Докинз - Перерастая бога. Пособие для начинающих

Подобно всем остальным животным, мы, люди, — результат сотен миллионов лет эволюции. Головной мозг, как и прочие части тела, эволюционирует. А значит, вместе с ним эволюционирует и все то, что мы делаем, что любим делать и что нам кажется правильным или неправильным. От своих предков мы унаследовали любовь к сладкому и реакцию «ой, фу!» на запах гниения. Возникшее в ходе эволюции половое влечение мы тоже получили по наследству. Понять все это нетрудно. Умеренное потребление сахара приносит нам пользу, хотя в больших количествах он вреден. Сегодня мы живем в мире, где сахар доступен в избытке. Но для наших диких предков из африканской саванны дело обстояло иначе. Плоды были им полезны, а многие из них содержат немного сахара. Переесть его было невозможно, вот у нас и выработалась склонность не ограничивать себя в его употреблении. Запах разложения связан с деятельностью болезнетворных бактерий. Избегание тухлого мяса, в том числе и отвращение к его запаху, было для наших предков благотворным. Столь же очевидно, почему у нас возникло влечение к противоположному полу. Половое влечение приводит к появлению младенцев, а те становятся носителями генов, которые в свое время пробудят сексуальные желания и у них. Мы произошли от непрерывного ряда предков, спаривавшихся с представителями другого пола, и унаследовали их желание заниматься этим.

Перейдем теперь к вещам более сложным. Также мы, по-видимому, унаследовали стремление быть хорошими по отношению к другим людям. Дружить с ними, проводить время вместе, сотрудничать, сопереживать им в несчастье, помогать, когда у них неприятности. Эволюционное объяснение этой доброты довольно сложное, и нам придется отложить его до главы 11, поговорив сперва об эволюции как таковой. А пока я могу только просить вас принять как данность, что некая специфическая и ограниченная форма доброты представляет собой, подобно половому влечению, часть нашего эволюционного наследия. И она, вероятно, оказывает влияние на наши представления о добре и зле. Эволюция выработала нравственные ценности, передавшиеся нам от далеких предков.

Но это, несомненно, лишь часть ответа на вопрос, вынесенный в заголовок настоящей главы. Иначе и быть не может — хотя бы только потому, что наше понимание правильного и неправильного меняется от века к веку, причем меняется по историческим меркам слишком быстро, чтобы служить свидетельством эволюционных преобразований.

Вы можете заметить это с течением десятилетий. Перемены почти что «витают в воздухе». Разумеется, воздух в буквальном смысле тут ни при чем. Речь идет о сочетании множества факторов, которые чувствуются как бы «в воздухе», поскольку это ощущение невозможно связать с чем-то конкретным. Господствующие нормы морали нашего двадцать первого века значительно отличаются даже от тех, что преобладали сто лет назад. И еще больше они отличаются от нравственных ценностей восемнадцатого века, когда люди — в том числе, вынужден признаться, и мои предки с Ямайки — преспокойно владели рабами и думали, что, если тех освободить, цивилизация рухнет. У великого Томаса Джефферсона, третьего президента Соединенных Штатов и основного автора американской конституции, были рабы. Были они и у Джорджа Вашингтона — первого президента США. Остается только надеяться, что ни тот ни другой (так же, как и мои предки) не знал, в каких ужасающих условиях рабы содержались на кораблях, перевозивших их из Западной Африки.

Кстати говоря, африканских рабов приобретали не только белые европейцы и американцы. В то время как европейцы добывали рабов в Западной Африке, арабы брали их в Восточной. Суахили, ставший самым распространенным языком на востоке Экваториальной Африки, формировался как язык арабской работорговли. Многие слова в нем — арабского происхождения. Вожди африканских племен сами владели рабами, равно как и захватывали их для перепродажи европейским и арабским купцам. И поскольку библейская мораль принадлежит своему времени, нет ничего удивительного в том, что Библия не осуждает рабовладение. Даже в Новом Завете полно наставлений вроде следующего:

Рабы, повинуйтесь господам своим по плоти со страхом и трепетом, в простоте сердца вашего, как Христу, не с видимою только услужливостью, как человекоугодники, но как рабы Христовы, исполняя волю Божию от души. (Ефесянам 6:5)

А вот еще одно:

Рабы, под игом находящиеся, должны почитать господ своих достойными всякой чести, дабы не было хулы на имя Божие и учение. (1 Тимофею 6)

Испытываемое нами сегодня отвращение к рабству — всего лишь частный пример «витающих в воздухе» изменений. Авраам Линкольн, также принадлежащий к числу наиболее чтимых президентов Америки, был ровесником Чарльза Дарвина: оба родились в один и тот же февральский день 1809 года. Дарвин был страстным противником рабства, а Линкольн дал американским рабам свободу. Однако ни Дарвину, ни Линкольну не пришло бы в голову считать африканцев ровней так называемым цивилизованным расам. Друг Дарвина Томас Генри Гексли был еще более откровенно прогрессивным, лишенным предрассудков мыслителем. Однако же в 1871 году он писал:

Никто, будучи разумным и осведомленным, не подумает, что средний негр равен белому человеку или тем более превосходит его. А раз так, то просто невозможно поверить, что после удаления всех ограничений, когда наш родственник с крупным жевательным аппаратом окажется в условиях честной борьбы, без протекции и без угнетения, он сможет успешно состязаться со своим соперником, чей мозг крупнее, а челюсти меньше, в соревнованиях, где значение имеют не укусы, а мысли. Высшие ступени цивилизационной иерархии будут, несомненно, недосягаемыми для нашей смуглой родни.

А президент Линкольн в 1858 году говорил:

Скажу в таком случае, что я не поддерживаю и никогда не поддерживал установление какого бы то ни было социального и политического равенства между белой и черной расами, что я не поддерживаю и никогда не поддерживал ни наделение негров избирательными правами или правом быть присяжными, ни занятие ими государственных должностей, ни их браки с белыми людьми. Добавлю, что, по моему мнению, имеющиеся между белой и черной расами физические различия никогда не позволят этим двум расам сосуществовать в условиях социального и политического равенства. А раз такое сосуществование невозможно, то при их совместном проживании необходимо, чтобы кто-то занимал высшее положение, а кто-то низшее, и я, как и всякий другой, стою за предоставление вышестоящего положения белой расе.

В самом деле, что бы там ни витало «в воздухе» девятнадцатого столетия, сегодня вокруг нас витает нечто совершенно иное. Плох будет тот историк, что обвинит Линкольна, Дарвина или Гексли в расизме. Они были настолько не расистами, насколько возможно для людей их времени. Родись они на двести лет позже, две эти цитаты привели бы их в ужас.