Джон Бартон - История Библии. Где и как появились библейские тексты, зачем они были написаны и какую сыграли роль в мировой истории и культуре [litres]

Или взгляните на Евангелие от Иоанна. Его первые слова: «В начале было Слово» (Ин 1:1) – это явная отсылка к Книге Бытия («В начале сотворил Бог небо и землю», Быт 1:1), что можно расценить как попытку создать своего рода христианский эквивалент Пятикнижия, или Торы. Это не просто случайная литература, и равно в той же мере, как и послания Павла, она не нацелена лишь на ближайшее будущее. Это важное произведение, предназначенное для того, чтобы его хранили и размышляли о нем на протяжении поколений – именно это, в той или иной степени, мы подразумеваем под словами «Священное Писание» [19]. Каких бы теорий мы ни придерживались – а христианские авторы не обсуждают статус различных известных им работ, на которые они ссылались, независимо от того, относятся ли те к священным или нет, – на деле послания Павла и Евангелие от Иоанна вскоре обрели для христиан больший авторитет, нежели ветхозаветные Писания.

Если вернуться к нашей теме, то именно с этим, возможно, и связано обращение к форме кодекса. Христиане, первыми используя эту форму, вовсе не стремились показать, будто их писания принадлежат к низкой литературе – напротив, они вполне могли желать иного: отделить свои произведения от классических (как иудейских, так и греко-римских) и проявить их новый и особый характер. Отчасти христиане были склонны придавать иудейским обычаям новую форму [20], и это можно увидеть и в других сферах: на смену обрезанию пришло крещение; воскресенье взамен субботы стало днем нового, христианского шаббата. Христиане чувствовали, что ветхую религию превзошло нечто новое, и, выражая это, принимали обычаи, противоречившие иудейским – даже вплоть до таких тривиальных деталей, как вопросы о том, кто должен молиться с покрытой головой (в иудаизме – мужчины, в христианстве – женщины [см. 1 Кор 11:2–16]) и в какие дни недели соблюдать пост (в христианстве – по средам и пятницам, в иудаизме – по понедельникам и четвергам, как гласит «Учение двенадцати апостолов», или «Дидахе» [21], книга, написанная или в конце I столетия, или в начале II века). Идея о том, что христианство заменило собой иудаизм, в наши дни представляет для христиан и иудеев проблему, и многие христиане сейчас бы ее отвергли. Но нельзя отрицать того, что она преобладала в раннем христианстве – в секте, которая отделилась от своего первоисточника [22]. Вероятно, кодекс – часть подобного образа мышления: наши писания отличаются от их писаний во всем, и в том числе по форме. Насколько мне известно, ни в одном древнем тексте подробно не рассматривается, почему в христианстве на смену свитку пришел кодекс, так что все эти построения носят умозрительный характер, но, тем не менее, они согласуются с тем, что нам известно о логике и образе мысли ранних христиан. Я вернусь к этой теме в главе 14, где рассмотрю, как воспринимали Священное Писание во II–III веках.

Мы не знаем, в сколь великой мере подобное отношение преобладало среди самых первых христиан – тех, которые по-прежнему оставались иудеями: почти все наши свидетельства исходят от церквей, состоящих из бывших язычников, принявших христианскую веру, поскольку апостол Павел в 50-х годах пишет на греческом к тем церквям, где иудеев почти не было. Для самого Павла миссия к язычникам, которую он возглавил, помогла прояснить истинный смысл Ветхого Завета. Заметно, что Павел, обращаясь к язычникам, цитирует ветхозаветные Писания не так часто – в сравнении с наставлениями, звучащими как непреложные истины. Но когда он все же делает это, то часто его волнует один вопрос: допущение неевреев в Царство Божье (особенно ясно это проявляется в Рим 9–11). Апостол Павел притязает на то, что события, в вихрь которых захвачен и он сам – те, ради ознаменования которых он служит, – это исполнение древних Писаний: примерно так же кумранская секта воспринимала любые события, в которые была вовлечена. И что это за собой влечет? То, что смысл этих Писаний явлен в откровении впервые! И явлен именно христианам – «достигшим последних веков» (1 Кор 10:11). Церкви, основанные Павлом, не обращались к Ветхому Завету, пытаясь понять, о чем говорит апостол – напротив, они читали послания Павла, чтобы понять, о чем говорит Ветхий Завет. И в этом скрыт свой подтекст: что бы ни предполагалось в теории, на деле авторитетом обладали именно слова Павла. Примерно так же все обстоит с Иисусом в Евангелиях: Ветхий Завет обладает тем смыслом, каким его наделяет Иисус, а значит, Иисус и есть истина в последней инстанции, превыше Моисея – о чем объявляет Евангелие от Иоанна:

Иисус же сказал им: истинно, истинно говорю вам: не Моисей дал вам хлеб с неба, а Отец Мой дает вам истинный хлеб с небес. Ибо хлеб Божий есть тот, который сходит с небес и дает жизнь миру. На это сказали Ему: Господи! подавай нам всегда такой хлеб. Иисус же сказал им: Я есмь хлеб жизни.

Вопрос о том, создавался ли Новый Завет как Священное Писание – или о том, считался ли он таковым в глазах первых верующих, – намного сложнее, чем кажется на первый взгляд. В каком-то смысле он им не был: этим словом обозначали те древние произведения, которые мы сейчас зовем Ветхим Заветом или Еврейской Библией. А в другом отношении он был превыше Священного Писания – равно как Иисус, для христиан, был превыше Моисея. Чего на самом деле не было, так это равноценности двух Заветов. Новый Завет – тогда еще не получивший такого названия – изначально обладал более выраженным практическим авторитетом в христианских общинах (и, возможно, особенно в тех, что состояли из язычников, обратившихся в христианство), нежели Ветхий; впрочем, в то же время он не был определен как корпус священных писаний – в том смысле, в каком Ветхий Завет этим корпусом был.

От нас эти двусмысленности и парадоксы скрыты: мы получаем свои Библии «полностью укомплектованными», и оба Завета, и Ветхий, и Новый, представлены в них одинаково – отчего создается впечатление, будто все эти книги авторитетны в одной и той же степени, поскольку все они являются «Священным Писанием». Если бы нам довелось увидеть в окончательном облике раннюю христианскую Библию – конечно, при условии, что такая хоть когда-либо существовала, – в ней бы присутствовали: 1) ряд свитков с ветхозаветными книгами на иврите или на греческом (и, вероятно, их было бы больше, чем в нашем нынешнем Ветхом Завете – об этом читайте в главе 9 – а еще, может быть, среди них оказались бы те, которые мы ныне считаем случайно утраченными); и 2) собрание кодексов с раннехристианскими произведениями, которое впечатлило бы нашего современника намного меньше, нежели свитки, – и все же намного более ценное для тех, кто обращался к этим книгам, ведь в них, как считалось, содержались слова жизни, повествующие об Иисусе и, между прочим, об истинном смысле свитков. Следует ли нам называть Священным Писанием собрание истрепанных кодексов – это зависит от того, как именно мы ставим вопрос. Ясно то, что они носят совершенно иной характер. Они – не просто очередная порция Библии, как книги Пророков или Тора. Слова Иисуса или даже апостола Павла окончательно решали любой спор, и неважно, отнесем ли мы книги, в которых содержались эти слова, к священным, или же не станем этого делать.