Коллектив авторов - Иисус. Все мировые исследования

В-третьих, по мере того, как старели и умирали апостолы, усиливались преследования, а обещанное Второе Пришествие Иисуса все откладывалось, возникла необходимость в письменных Евангелиях, и раннехристианская традиция из чисто устной превратилась в устно-письменную. «Живой голос» первого христианского поколения был сохранен в записях, которые Иустин Мученик назвал «воспоминаниями апостолов».

В-четвертых, Марк демонстрирует точность и достоверность в некоторых вопросах, связанных с иудейскими воззрениями и обычаями, – такими как апокалиптическое мировоззрение и споры о чистоте.

В-пятых, археологические открытия – такие как распространенность бассейнов для ритуального омовения, синагоги, дом Петра в Капернауме – по всей видимости, подтверждают предания Марка.

Наконец, то, что можно назвать развитыми теологическими размышлениями, в Евангелии от Марка вполне соответствует эпохе и обстановке. Мы не раз видим, как Марк говорит о чем-либо не столь открыто, – эта манера указывает на то, что он опирается на старинные предания, а не на богословие своего времени.

В этот список кто-то может добавить и свидетельства о редактуре, которую провел Марк. Об этом мы почти не говорили. Поскольку Евангелие от Марка – по всей видимости, первое, то к содержанию его источников у нас нет прямого доступа, и трудно с уверенностью судить о редакторской работе. Мы можем лишь выводить некие «обратные» заключения, сравнивая Евангелие от Марка с другими, более поздними Евангелиями и отмечая сходства и различия. Мы касались этого вопроса, когда говорили о мессианской неоднозначности, однако не стали выделять его в отдельную категорию. Такие наблюдения, часто приводящие к выводу, что одни и те же темы раскрыты у Марка более «примитивно», чем в других Евангелиях, также свидетельствуют в пользу древности преданий, к которым он обращался.

Таковы некоторые важнейшие причины, по которым Евангелие от Марка прошло путь от самого малоизвестного и «малоинтересного» Евангелия в древности – до незаменимого источника по жизни и учению Иисуса в наши дни – и именно поэтому современные исследователи Иисуса просто не могут его игнорировать.

Как относился Матфей к тому, что мы называем «исторической истиной», и в каком смысле его Евангелие можно назвать «историческим трудом»? Этот вопрос следует задать на двух уровнях: необходимо сравнить Евангелие от Матфея как с древними, так и с современными представлениями об исторической истине. В первом разделе статьи я представлю свой взгляд на то, как понимает «историческую истину» Матфей, рассказывая об Иисусе. Во втором разделе – сравню его понимание с некоторыми древними и современными концепциями «историографии», как эллинистическими, так и библейскими. По моему мнению, Матфей достаточно далек от того, как понимали «историческую истину» историки античного мира, но довольно близок к библейской «историографии», по крайней мере к книгам, рассказывающим о начале истории Израиля. На современном уровне Матфей не так уж далек от историографических концепций, сформировавшихся во второй половине ХХ века, после лингвистического поворота в западной философии, однако весьма далек от нашего Третьего поиска исторического Иисуса, на который современные историографические теории почти не оказали влияния. Наконец, в третьем разделе я постараюсь ответить – по необходимости, весьма кратко и обобщенно – на главный вопрос: что можно рассказать о связи интерпретативных «тенденций» Матфея и «исторического Иисуса»?

1.1. Домыслы Матфея

Долгое время считалось, что Евангелия – не историческая литература. Это верно в трех отношениях:

Во-первых, богословски Евангелия рассказывают историю «geschichtliche biblische Christus» (Мартин Келер) – историю Иисуса в свете керигмы, «историю Иисуса Христа» [1377]. Эта история часто оказывается «инклюзивной»: прошлое Иисуса открыто для того, чтобы те, кто читает евангельские строки, впечатлялись в этот миг встречей с их воскресшим Господом, а целые Церкви познавали свою историю после пасхального воскресения. Это возможно, поскольку Иисус, главный герой евангельских повествований, – и фигура из прошлого, и воскресший Господь, пребывающий с Церковью во все дни до скончания века (Мф 28:20) [1378].

Во-вторых, общепризнанным мнением стал вывод критики форм о том, что отдельные предания об Иисусе в ходе их устной и письменной передачи рассказывались и пересказывались по-новому. Их вспоминали, передавали, адаптировали, осовременивали, их применяли для самых разных целей, их подвергали цензуре, их расширяли – и очень по-разному. «Воспоминание» было не только воспроизведением традиции, но и творческим актом [1379].

В-третьих, меньше внимания обычно уделяется тому, что не только слова и отдельные истории, но и порядок повествования в записанных Евангелиях со временем изменился, по крайней мере частично. Позднейшие евангелисты – Матфей, Лука и Иоанн – каждый по-своему строят сюжет «истории» Иисуса, по-своему расставляют в нем акценты.

У Матфея особенно бросаются в глаза литературные дополнения. Опишу их вкратце, не вдаваясь в детали:

1. Он добавил пролог (1:2–4:16), несущий двойную функцию: это и начало истории Иисуса, и предвестие пути Иисуса из Вифлеема, града Давидова (2:6) в «Галилею языческую» (4:15; ср.: 28:16–20) [1380].

2. Он составил пять больших речей Иисуса, окончание каждой из которых обозначается формулой ἐγένετο-ὅτι-ἐτέλεσεν. Речи обращены напрямую к читателям Евангелия. Их автор-составитель несомненно отдавал себе отчет в том, что Иисус не произносил их в таком виде, – с распределением по темам, которое предпочел сам евангелист .

3. Также он составил и поместил в книге несколько малых речей. Называя их «малыми речами», я не имею в виду, что они непременно короче «больших» – однако они не отмечены особой формулой в конце. Вот эти речи: Мф 11:7–19 (30); 12:22–37 (50); 21:28–22:14; 23:1–39. Они также составлены самим евангелистом из материалов, найденных у Марка, в Q и других источниках. И в этом случае евангелист, несомненно, отдавал себе отчет в том, что Иисус не произносил этих речей в таком виде и порядке, в каком он, евангелист, составил их и разместил в книге. Их вымышленный характер тем более поражает, что эти речи уже не обращены напрямую к читателям Евангелия – они составляют часть истории. В этих речах Иисус не только интерпретирует свою историю, рассказанную евангелистом, но и сам в ней участвует, развивая сюжет.

4. Особенно примечательный пример литературного вымысла у Матфея – Мф 8:1–9:34. Это новый раздел Евангелия, посвященный чудесным исцелениям, совершенным Иисусом, сыном Давидовым. Евангелист использовал два раздела Евангелия от Марка (Мк 1:29 – 2:18 и 4:35 – 5:43), две дополнительные истории о чудесах из Q (Q 7:1–10; 11:14–15), рассказ о чуде из другой части Евангелия от Марка (Мк 10:46–52) и еще один текст Q (Q 9:57–60). Два раздела Марка он переплел друг с другом так, что последовательность историй стала совершенно иной. Но поразительнее всего то, что, искусно сплетя друг с другом два своих основных источника, Марка и Q, он создал совершенно новую временную и пространственную последовательность событий. Теперь все выглядит так, словно в начале своей общественной деятельности Иисус исцелял больных и изгонял бесов из людей Израилевых почти без всяких помех. Разумеется, Матфей не мог не понимать, что излагаемая им последовательность событий вымышлена. Он писал именно так, поскольку хотел показать своим читателям, что Иисус, Сын Давидов и Мессия Израиля, действительно «исцелял всякую болезнь и всякую немощь в людях» (Мф 4:23; ср.: 9:35), вполне исполняя пророчество о том, что «слепые прозревают и хромые ходят, прокаженные очищаются и глухие слышат, мертвые воскресают» (Мф 11:5). Таким образом, намерения рассказчика (Матфея) при составлении этой вымышленной последовательности событий очевидны. Главы 1–12 его книги вместе составляют, по сути, совершенно новое повествование, служащее σύµπασα γνώµη евангелиста [1381].