Коллектив авторов - Иисус. Все мировые исследования

Мне кажется, что при обсуждении спектра литературных источников, о которых можно и нужно говорить на дебатах, связанных с историческим Иисусом и его особым видением Израиля, исследователи Нового Завета довольно избирательны. С одной стороны, они готовы приписывать ранним христианским учителям и проповедникам и знакомство с широким корпусом литературы периода Второго Храма, и искусное владение навыками в толковании мидрашей с целью приложения этих текстов к Иисусу, – и в то же время игнорируют те способы, при помощи которых об Иисусе могли сообщить сами эти источники. Но почему они столь сильно желают отказать Иисусу в праве стать полноценной частью его же собственной традиции? Возможно, это связано с чрезмерным применением критерия несходства, который до недавнего времени обладал почти что каноническим статусом среди тех, кто исследовал Иисуса и его мир. А может быть, это связано с использованием социологических категорий, таких как «крестьянин», с его современными коннотациями: «невежественный» и «неграмотный». Можно еще спросить, почему особый акцент сделан на сектантских сочинениях, хотя они и правда важны как документальное свидетельство различных отношений к главным символам иудаизма той эпохи. Иисус сам, как кажется, не вел себя как сектант, и потому его следует рассматривать в рамках мейнстрима, или, как сказал Эд Сандерс, «общепринятого иудаизма» [323] E. P. Sanders, Judaism: Practice and Belief, 63 BCE–66 CE (Philadelphia: Trinity Press International, 1992); ср.: S. Freyne , Jesus a Jewish Galilean: A New Reading of the Jesus Story (London: T&T Clark, 2005), с. 1–23. .

В таком случае у нас могла бы появиться своего рода еврейская «матрица», первооснова – более разнообразная, чем та, какая рассматривается обычно при попытке верно определить религиозное и социальное окружение мира Иисуса [324] G. W. E. Nickelsburg, Jewish Literature between the Bible and the Mishnah (2 nd ed.; Minneapolis: Fortress, 2005). . В последнее время многие склонны устранять из образа Иисуса черты пророка апокалипсиса и делать акцент на элементах Премудрости в его учении – но при этом у исследователей, которые так поступают, нет должного понимания тех способов, посредством которых эти два «чистых» жанра тесно переплетаются в литературе Второго Храма. Иногда становится интересным, читали ли вообще сторонники этой точки зрения Книгу пророка Даниила, где Премудрость и апокалиптический взгляд на мир вполне спокойно соседствуют и не считаются разобщенными жанрами. Это в той же степени справедливо для традиционных «учительных книг»: Книги Премудрости Иисуса, сына Сирахова, и Премудрости Соломона, в которых различные источники познания мира, от человеческих наблюдений до божественного откровения, могут входить в одну категорию Премудрости (Сир 39:1–12) [325] B. G. Wright III and L. M. Wills, eds., Conflicted Boundaries in Wisdom and Apocalypticism (SBLSymS 35; Atlanta: Society of Biblical Literature, 2005). .

Эти соображения затрагивают и дальнейшие вопросы о еврейском образовании и роли устной передачи традиции как в Галилее, так и в других местах. Недавние исследования, посвященные Пятикнижию и определяющие время его финальной редакции, а может, и создания, эпохой державы Ахеменидов, равно так же подходят для обсуждения того, каким было еврейское окружение в I веке. И почему же тогда этот свод не желают причислять к литературе периода Второго Храма, отражающей самые разные тенденции и различия той эпохи? Исследователи Нового Завета могут многое узнать о разнообразии иудаизма этого периода, если обратят более пристальное внимание на текущие споры о еврейском Священном Писании и о том, как шла канонизация в иудаизме. Если мы рассмотрим образ Иисуса в рамках этого общего интерпретативного окружения, то добавим к обсуждению новый аспект – и тогда Иисус сам ясно выразит и свое характерное/уникальное понимание Бога Израиля, и представление о собственном месте в более значительной картине мира.

В 1994 году исследователь Еврейской Библии Питер Мэшинист опубликовал статью «Чужие или свои», в которой рассмотрел исторические истоки Израильского народа в свете коллективной исторической памяти израильтян [326] Peter B. Machinist, «Outsiders or Insiders: The Biblical View of Emergent Israel and Its Contexts», The Other in Jewish Thought and History: Constructions of Jewish Culture and Identity (ed. L. J. Silberstein and R. L. Cohn; New York: New York University Press, 1994), с. 35–60. . В статье делался вывод – возможно, ожидаемый, учитывая сильное влияние мотива Исхода из Египта и завоевания Земли Обетованной на основной корпус еврейских текстов, – о том, что колена Израилевы осознавали себя группой чужаков в Ханаанской земле. Это, в свою очередь, позволяет утверждать, что решающим моментом в своем становлении как народа израильтяне полагали вхождение в Землю Обетованную через реку Иордан. Мой очерк призван возразить различным социально-экономическим теориям, которые на протяжении ХХ века подвергали сомнению достоверность и точность библейских повествований о завоевании Ханаана: это теория кочевого вторжения Альбрехта Альта [327] Albrecht Alt, Die Landnahme der Israeliten in Palästina (Reformationsprogramm der Universität Leipzig; Leipzig: Druckerei der Werkgemeinschaft, 1925); repr.: Kleine Schriften zur Geschichte des Volkes Israel (3 vols.; Munich: Beck, 1953–1959), 1:89–125; ET: «The Settlement of the Israelites in Palestine», Essays in Old Testament History and Religion (trans. R. A. Wilson; Garden City, N. Y.: Doubleday, 1968), с. 178–221; idem, «Erwägungen über die Landnahme der Israeliten in Palästina», PJB 35 (1939): 8–63, repr.: Kleine Schriften, 1:126–175; Martin Noth, The History of Israel (trans. rev. Peter R. Ackroyd; 2 nd ed.; London: Adam & Charles Black, 1960), с. 68–84. , теория социального восстания Джорджа Менденхолла и Нормана Готвальда [328] George Mendenhall, «The Hebrew Conquest of Palestine», BA 25 (1962): 66–87; Norman K. Gottwald, The Tribes of Yahweh: A Sociology of the Religion of Liberated Israel, 1250–1050 BCE (Maryknoll, N. Y.: Orbis, 1979; repr., Sheffield: Sheffield Academic Press, 1999). и теория рурализации Лоуренса Стэгера [329] Lawrence E. Stager, «Response», Biblical Archaeology Today: Proceedings of the International Congress on Biblical Archaeology, Jerusalem, April 1984 (Jerusalem: Israel Exploration Society, 1985), с. 83–87; «The Archaeology of the Family in Ancient Israel», BASOR 260 (1985): 1–35; idem, «Forging an Identity: The Emergence of Ancient Israel», The Oxford History of the Biblical World (ed. M. D. Coogan; New York: Oxford University Press, 1998), с. 123–175. , сравнимая с последней, но в меньшей степени связанная с материальными аспектами. Независимо от того, насколько объективны изображенные в этих теориях картины становления государства «Израиль» в южном Леванте, неизменен тот факт, что оно осознавало себя как единство, созданное из «чужаков», получивших землю во владение от своего Бога.

Не без трепета я, исследователь Ветхого Завета, участвую в коллоквиуме, посвященном историческому Иисусу. Но возможно, именно я, «чужак», смогу предложить несколько хороших догадок о библейских традициях, скрытых в основе символизма, которым воспользовался Иоанн Креститель, когда перенес место своего служения к востоку от Иерусалима, к реке Иордан; именно этот символизм стал фоном для новозаветного нарратива о крещении Иисуса и его последующей миссии. Далее станет ясно, что многие исследователи Нового Завета признавали особую важность крещения. Однако исследователи Ветхого Завета до недавних пор особо не показывали, будто им знакомы многочисленные отголоски многих традиций, изучаемых нами в своде новозаветных текстов [330] Примечательное исключение – труд Рэйчел Хэверлок: Rachel S. Havrelock, «The Jordan River: Crossing a Biblical Boundary» (Ph.D. diss., University of California, Berkeley, 2004); впоследствии диссертация опубликована в виде книги: Rachel S. Havrelock, River Jordan: The Mythology of a Dividing Line (Chicago: University of Chicago Press, 2011). Здесь все отсылки – к диссертации. . Этот недостаток дает все основания и для дальнейших исследований топографии того места, где Иоанн крестил Иисуса, и для размышлений о символизме этого действия с точки зрения более древней ветхозаветной традиции.