Коллектив авторов - «Ислам, имеющий мирную и добрую сущность». Дискурс о традиционном исламе в среде тюрок-мусульман европейской части России и Крыма

Возможно, эта осторожность отчасти объясняет характер многих текстов Мухетдинова. Автор привлекает внимание к теме, но при этом не проговаривает того, что могло бы расставить все точки над «i». Это позволяет ему как лицу, занимающему высокую административную должность в системе муфтиятов, не выглядеть в глазах верующих выразителем крайних позиций. Пример с увольнением А. Садриева показал, что за радикальные и при этом сделанные публично высказывания, затрагивающие основы мусульманской религии, можно лишиться должности. Да и сам Мухетдинов оказывался несколько раз в ситуациях, когда ему приходилось дезавуировать свои слова, отражавшие его взгляды на некоторые аспекты религиозной жизни мусульман. Так было, например, в истории с запретом мусульманских платков в одном из российских регионов – Республике Мордовия. В интервью электронному изданию Lenta.ru на вопрос корреспондента, как он оценивает слова министра образования о том, что «истинно верующему человеку не нужны никакие внешние атрибуты его религиозности», Мухетдинов ответил, в частности, следующее:

В философском плане я разделяю ее позицию, и вообще, вопрос хиджабов – дискуссионный. Даже с точки зрения теологии есть точка зрения, что хиджаб не предписан так строго, как традиционно принято считать в мусульманских сообществах [331].

Однако затем после волны возмущения в СМИ [332]Мухетдинову пришлось публично объясняться по поводу этих слов [333].

То, что самим мусульманским религиозным деятелям не вполне ясно, в чем состоит ‘акида («символ веры») Мухетдинова, продемонстрировал проведенный в конце 2017 г. съезд Совета муфтиев России, на котором была предпринята попытка осудить «коранитов». Сопредседатель СМР Мукаддас Бибарсов прямо обратился к Мухетдинову, чтобы тот дал четкий ответ, является он коранитом или нет [334]. Оставим в стороне некорректную постановку вопроса, адресованного одному из лидеров обновленцев. Необходимо было не искать мифических «коранитов», а составить подробный вопросник и попросить ответить на него всех основных представителей обновленчества или, по крайней мере, одного из их лидеров – Дамира Мухетдинова.

В итоге, в современном российском исламе можно наблюдать странное явление: с одной стороны, часть религиозных деятелей борется с несуществующими «коранитами», с другой – некая группа, именующая себя обновленцами, выступает против «традиции», не давая последней четкой и исчерпывающей характеристики. Между тем, если говорить о религиозной традиции, которую поддерживали кадимисты (читай: традиционалисты), то она была прервана в советское время и потому едва ли существует – по крайней мере в том виде, в котором ее представляют в своих текстах сторонники обновленчества [335].

Вместе с тем навешивание на обновленцев ярлыка «коранитов» перевело всю полемику о модернизме и традиционализме в исламе в совершенно иную плоскость. Ни обсуждение проблемы «коранитов» на V съезде Совета муфтиев в декабре 2017 г., ни принятие фетвы в феврале 2018 г. не дало ответа на вопрос, что представляет собой обновленческое движение в современном российском исламе. Не проясняют ситуации и публикации самих обновленцев. Объяснение обновленчества через еще более размытое понятие «коранический гуманизм» едва ли способно дать ответ на вопрос, в каком направлении развивается богословская мысль в современной России.

Богословы или исламоведы?

Одной из характерных примет обновленческого движения в современном российском исламе является то, что его наиболее заметные представители стремятся преодолеть жесткую границу между академическим исламоведением и исламским богословием. Это принимает иногда довольно необычные формы. Так, в одном из интервью Дамир Мухетдинов фактически поставил знак равенства между исламскими богословами и советскими исламоведами [336]. Сами обновленцы также стремятся получить признание в большей степени в качестве исламоведов, а не исламских богословов. Однако их тексты в основном не являются ни чисто научными, ни богословскими, а представляют собой образец религиозной публицистики.

Сочетание европейской, мусульманской и российской интеллектуальных традиций должно, по мнению Мухетдинова, проявляться и в вопросах образования будущих имамов. В одном из интервью он дает портрет мусульманского религиозного деятеля нового поколения:

…я вижу современного имама как человека, хорошо владеющего как минимум пятью языками – восточными и европейскими, русским языком, родным своим языком, который понимает все веяния времени, разбирается в политологии, социологии, других науках и при этом является имамом. Для него нет проблемы надеть чалму, надеть традиционный халат и выйти к пастве, говорить с ней, переформатироваться из исламоведа в теолога. И так, что ему никто не скажет: «Молодой человек, вы же на пятничной молитве, вы обращаетесь к десяткам тысяч людей, которые хотят от вас услышать не изречения академика Крачковского, Бертельса и других, а хотят аяты Корана, хадисы Пророка и т. д.» [337].

То, что такие имамы нужны умме, не вызывает возражений и у так называемых традиционалистов, – об этом свидетельствуют интервью, которые я взял у ряда мусульманских религиозных деятелей [338].

Проблема состоит в том, что те вузы, в которых обновленцы занимали или продолжают занимать руководящие и преподавательские должности [339], за прошедшие десять лет так и не подготовили выпускников, о которых говорил в интервью Мухетдинов.

Один из наиболее почитаемых обновленцами мусульманских богословов Муса Бигиев в конце XIX – начале XX в. в поисках знаний посетил различные мусульманские регионы, где обучался в медресе Казани, Бахчисарая, Бухары, Каира. Современные имамы, получив в российских исламских вузах диплом об образовании, предпочитают поступать в аспирантуру светских учебных заведений и получить признание в качестве ученого-исламоведа.

Стремление получить легитимацию в среде востоковедов можно обнаружить практически у всех ключевых фигур мусульманского обновленчества в России [340]. Применение такой стратегии очевидно позволяет решать сразу несколько задач. Во-первых, обновленцы встречают поддержку пропагандируемой ими концепции «коранического гуманизма» у светских исследователей. Во-вторых, знакомство с известными учеными позволяет им повысить собственный статус в глазах единоверцев. И в-третьих, в секуляризированном российском обществе, в том числе в среде наиболее образованной части мусульман, большей популярностью будут пользоваться тексты в форме научных публикаций, а не богословских трудов. Для того чтобы читать мусульманскую богословскую литературу, требуются особая подготовка и знание контекста – навыки, которыми большинство мусульман в России просто не обладают.